Хроники семьи Форсайтов

Динни с изумлением увидела, что судья тут же взял какой-то лежавший перед ним на бюро документ и погрузился в изучение его.

«А ведь он славный старик!» — подумала девушка и перевела глаза на присяжных, встававших со своих мест. Теперь, когда её сестра и Тони Крум прошли через все испытания, она утратила интерес к происходящему, как, впрочем, и публика, которой на сегодняшнем заседании почти не было.

«Люди приходят сюда только затем, чтобы полюбоваться, как мучат других», — мелькнула у неё горькая мысль.

Чей-то голос сказал:

— Если вам нужна Клер, она сидит в присутствии по морским делам.

Дорнфорд в парике и мантии сел рядом с Динни:

— Какое резюме сделал судья?

— Очень хорошее.

— Он вообще добрый человек.

— Зато на воротниках адвокатов следовало бы крупными буквами напечатать: «Доброта — качество, излишек которого не вредит».

— С таким же успехом можно выгравировать это на ошейниках ищеек, взявших след. Но даже теперешний суд лучше того, каким он был раньше.

— Очень рада.

Дорнфорд молча смотрел на неё, и девушка подумала: «Парик идёт к его загорелому лицу».

Генерал перегнулся через неё:

— Какой срок даётся для уплаты, Дорнфорд?

— Обычно две недели, но его можно продлить.

— Исход дела предрешён, — мрачно объявил генерал. — Зато она отделается от Корвена!

— А где Тони Крум? — осведомилась Динни.

— Я видел его, когда входил. Стоит в коридоре у окна сразу за дверью. Вы его легко найдёте. Хотите, я схожу передам ему, чтобы он подождал?

— Пожалуйста.

— После суда прошу вас всех зайти ко мне.

Они кивнули, Дорнфорд вышел и больше не вернулся.

Динни и её отец сидели и ждали. Появился судебный пристав и передал судье записку; тот что-то написал на ней, и пристав унёс её обратно к присяжным. Почти немедленно после этого возвратились и они.

Широкое доброе лицо женщины, похожей на экономку, казалось обиженным, словно с ней в чём-то не посчитались, и Динни мгновенно поняла, что сейчас будет.

— Вынесен ли ваш вердикт единогласно, господа присяжные?

Старшина поднялся:

— Да, единогласно.

— Считаете ли вы ответчицу виновной в прелюбодеянии с соответчиком?

— Да.

— Считаете ли вы соответчика виновным в прелюбодеянии с ответчицей?

«Разве это не одно и то же?» — удивилась про себя Динни.

— Да.

— Какое возмещение должен, по-вашему, уплатить соответчик?

— Мы полагаем, что он должен оплатить только судебные издержки сторон.

«Чем больше любишь, тем больше платишь», — мелькнуло в голове у Динни. Не обращая больше внимания на слова судьи, она что-то шепнула отцу и выскользнула в коридор.

Крум стоял, прислонясь к окну, и Динни показалось, что она никогда не видела фигуры, исполненной такого отчаяния.

— Ну что, Динни?

— Мы проиграли. Возмещение ущерба не взыскивается, платим только судебные издержки. Выйдем, мне нужно с вами поговорить.

Они молча вышли.

— Пойдём посидим на набережной.

Крум усмехнулся:

— На набережной? Замечательно!

Больше они не сказали ни слова, пока не уселись под платаном, листва которого из-за холодной весны ещё не успела окончательно распуститься.

— Скверно! — сказала Динни.

— Я выглядел форменным болваном. Теперь хоть этому конец.

— Вы что-нибудь ели за последние два дня?

— Наверно. Пил во всяком случае много.

— Что вы собираетесь делать дальше, мой дорогой мальчик?

— Съезжу поговорю с Джеком Масхемом и постараюсь подыскать себе работу где-нибудь вне Англии.

Динни сообразила, что взялась за дело не с того конца. Пока она не знает намерений Клер, предпринимать ничего нельзя.

— Конечно, от советов мало пользы, — опять начала она, — но не могли бы вы подождать с месяц, прежде чем что-либо решать?

— Не знаю, Динни.

— Прибыли матки?

— Ещё нет.

— Но не бросать же вам дело, не начав его?

— По-моему, у меня теперь только одно дело — как-нибудь и где-нибудь просуществовать.

— Мне ли не знать, что вы чувствуете! Но всё-таки не поддавайтесь отчаянию. Обещаете? До свиданья, мой дорогой, я тороплюсь.

Девушка поднялась и крепко пожала ему руку.

Придя к Дорнфорду, она застала там отца, Клер и «очень молодого» Роджера.

У Клер было такое лицо, словно случившееся произошло не с нею, а с кем-то другим.

Генерал расспрашивал адвоката:

— Сколько составят издержки, мистер Форсайт?

— Думаю, что около тысячи.

— Тысяча фунтов за то, что люди сказали правду! Мы не можем допустить, чтобы Крум заплатил больше, чем придётся на его долю. У него же за душой ни пенса!

«Очень молодой» Роджер взял понюшку.

— Ну, — объявил генерал, — пойду, а то жена совсем извелась. Динни, мы возвращаемся в Кондарфорд дневным поездом. Едешь с нами?

Динни кивнула.

— Отлично! Весьма вам признателен, мистер Форсайт. Значит, постановление о разводе будет к началу ноября? До свиданья.

Генерал ушёл, и Динни, понизив голос, спросила:

— Теперь, когда всё кончилось, скажите откровенно, что вы об этом думаете?

— То же, что и раньше: если бы на месте вашей сестры были вы, мы выиграли бы.

— Меня интересует другое, — холодно уточнила Динни. — Верите вы им или нет?

— В целом — да.

— Дальше этого юрист, очевидно, не может пойти?

«Очень молодой» Роджер усмехнулся:

— Никто не скажет правды, не умолчав при этом о чем-нибудь.