«Совершенно верно», — подумала Динни и спросила:
— Можно вызвать такси?
В машине Клер попросила:
— Сделаешь для меня кое-что, Динни? Привези мои вещи на Мьюз.
— С удовольствием.
— Кондафорд сейчас не для меня. Ты видела Тони?
— Да.
— Как он?
— Скверно.
— Скверно… — с горечью повторила Клер. — А что я могла сделать, когда они на меня накинулись? Во всяком случае, ради него я солгала.
Динни, не глядя на сестру, спросила:
— Можешь ты мне честно сказать, что у тебя за чувство к нему?
— Скажу, когда сама разберусь.
— Тебе надо поесть, дорогая.
— Да, я проголодалась. Я вылезу здесь, на Оксфорд-стрит. Когда ты приедешь с вещами, я уже приведу квартиру в порядок. Меня так клонит в сон, что я, кажется, проспала бы целые сутки, хотя, наверно, и глаз не сомкну. Если вздумаешь разводиться, Динни, не опротестовывай иск, иначе будешь потом думать, что отвечала на суде не так, как надо.
Динни сжала сестре локоть и велела шофёру ехать на Саут-сквер.
Глава 34
После боя дышится ещё тяжелей, чем во время него. Вы упорно думаете о том, что «отвечали не так, как надо», и теряете всякую охоту жить. Основной закон существования доведён до его логического и — выиграли вы или проиграли — не удовлетворяющего вас конца. Игрушка сломана, а сами вы опустошены и обессилены. Хотя Динни пришлось только наблюдать за боем, она пребывала именно в таком состоянии. Сознавая, что она бессильна чем-нибудь помочь сестре, девушка опять занялась свиньями и провела в трудах целую неделю, после чего получила следующее письмо:
Это письмо, прибывшее тёплым погожим утром, когда в воздухе разносился шум косилки и аромат травы, заинтриговало девушку, хотя Динни терпеть не могла этого слова. Она отошла от окна и объявила:
— Папа, адвокаты сообщают, чтобы мы не волновались насчёт судебных издержек. Они все уладили.
— Как!
— Они об этом не пишут, но просят успокоить тебя.
— Не понимаю юристов, — буркнул генерал. — Но раз они так говорят, значит, всё в порядке. Очень рад, — я ведь и в самом деле беспокоился.
— Ещё бы, дорогой! Налить кофе?
Но Динни всё же не перестала доискиваться смысла этого загадочного письма. Может быть, Джерри Корвен сделал какой-то промах, благодаря которому защита вынудила его пойти на соглашение? Кроме того, существует лицо, именуемое «королевским проктором» и наделённое правом кассировать постановление суда. Или здесь что-нибудь другое?
Первой мыслью Динни было поехать к Тони Круму, но девушка отказалась от неё из боязни, что он начнёт задавать вопросы, и вместо этого написала ему и Клер. Однако чем больше она вдумывалась в письмо поверенного, тем больше убеждалась, что должна увидеться с «очень молодым» Роджером. Что-то в глубине души не давало ей покоя. Поэтому она условилась с адвокатом, что тот встретится с ней в кафе около Британского музея по пути домой из Сити, и прямо с поезда отправилась туда. Кафе было стильное, явно претендовавшее, насколько это возможно в здании времён Регентства, на сходство с теми кофейнями, в которых когда-то бывали Босуэл и Джонсон. Пол в нём, правда, песком не посыпали, но выглядел он так, как будто был им посыпан. Длинных глиняных трубок посетителю не предлагалось, но к его услугам имелись длинные мундштуки из папье-маше. Мебель была деревянная, освещение слабое. Поскольку выяснить, какое платье носила в те времена прислуга, не удалось, одежда официантов была цвета морской воды. На стенах, отделанных панелями с Тоттенхем-корд-род, были развешаны виды старинных постоялых дворов. Немногочисленные посетители пили чай и курили сигареты. Ни один из них не прибегал к длинному мундштуку. Почти сразу вслед за Динни, прихрамывая, вошёл «очень молодой» Роджер со своим обычным видом человека, который стал не тем, чем должен был стать; он обнажил свою тускло-песочную голову, и улыбка осветила его массивный подбородок.
— Китайский или индийский? — спросила Динни.
— То же, что и вы.
— Тогда, пожалуйста, две чашки кофе со сдобными булочками.
— Сдобные булочки! Да это же настоящий пир! Смотрите, какие старинные медные грелки, мисс Черрел. Интересно, продаются они или нет?
— Вы коллекционер?
— От случая к случаю. Нет смысла жить в доме времён королевы Анны, если не можешь хоть немного его украсить.
— А ваша жена это одобряет?