Хроники забытых сновидений

Я иду от дома к набережной. На той стороне горят в небе огоньки карусели.

Мост оказался долгим, я шагала, шагала. Карусель – мой маяк.

Огоньки вдруг погасли. Маяк исчез. Я растерялась, остановилась. Река текла подо мной.

Не возвращаться же? И я двинулась дальше. К чужому берегу.

От моста дорога вела в гору, мимо старых деревянных домишек с палисадниками. За мной увязалась собачонка. Бежала, бежала и отстала.

Парк оказался, конечно, заперт. И колесо стояло темное, мертвое.

Но бар возле парка был открыт, и я решила зайти.

Бар и бар. Молодежь, выпивка, шар из зеркальных осколков, ребята на сцене, то из «Битлов» что-то медленное, то из «Аквариума», то из Цоя, то еще что-то. Я тянула из соломинки коктейль. В высоком стакане. У барной стойки. Как в западном фильме. Здоровенный парень сидел рядом, смотрел угрюмо. Спросил меня:

– Что?

– Потанцуем?

Он посмотрел на меня (косметики ноль, нос конопатый).

– Ну пойдем.

Мы топтались друг перед другом под глухую барабанную дробь. Не знаю, что это была за композиция; барабаны гудели, рокотали, то как будто приближались, то как будто уходили дальше.

– Выпьем? – я предложила.

Мы вернулись к стойке.

– Как тебя зовут? – я спросила.

– Серега.

– Глаша.

Он рассмеялся.

– Что? Что смешного?

Он повторял мое имя на все лады, переиначивал. Глаша. Лаша. Глафира. Графиня. Графиня ему понравилась.

– Так что, – он говорил, – Графиня, махнем водочки?

Я не отказывалась.

– Ты подозрительно трезвая, – он говорил.

– Ты подозрительно пьяный.

– Так точно, Графиня, мне много не надо.

– Счастье в своем роде.

– Да, я везунчик. Махнем?

– А закусить? – спрашивал бармен.

– Иди в жопу, Димон, – отвечал Серега, – от твоей закуски живот пучит. Махнем?

– По последней, ребятушки, мы закрываемся.

– Жаль. Жаль. Давно я так хорошо не сидел. Так душевно. А всё Графиня. Маленькая, да удаленькая. Пошли, Графиня, ко мне, тут недалеко домик.

– А в домике печка, а у печки кошка.

– Ха. Точняк. И печка, и кошка, а больше никого нет в наличии. Пойдешь?

Официантка убирала со столов посуду. Бармен погасил свет над стойкой, и все стаканы, и все цветные бутылки погасли.

Серега передвигался неверными шагами, хватался за мое плечо. Говорил: «Графиня» и хохотал.

Упал, отполз в кусты. Его вырвало несколько раз. Он встал на колени и посмотрел на меня. Лицо бледное, мокрое. Поднялся, пошатнулся.

– Держись за меня. Пошли.

Мы тащились по тропинке, всё в гору, вдоль оврага.

– Ничего, Графиня, ничего. Здесь не стреляют.

Ухватился за калитку.

– Твоя?

– Она. Родимая.

Я повернула щеколду.

Он сел на крыльцо, привалился спиной к двери и мгновенно уснул.

Светила полная луна. Я смотрела на нее, а она смотрела на меня. На меня, на Серегу, на его дом, на траву, и на каждый дом, и на каждую травинку. Смотрела, все видела круглым, мертвым глазом. Но можно ли что-то увидеть мертвым глазом?

Я добралась до моста и направилась на ту сторону.

Через несколько дней Надя посадила меня в поезд, и он повез меня домой. Далеко, далеко, далеко.

Прощание с городом

Считаю этот дневник письмами самой себе в будущее – в 2015 год.

Пишу себе в будущее: привет, Танечка.

Нет.

Привет, Татьяна Алексеевна.

Ты на тридцать лет меня старше. Ты умнее, ты знаешь, что со мной станет.

Надеюсь, что всё в порядке. Ты здорова. Муж прекрасен. Дети радуют. Внуки? Так хочется увидеть тебя прямо сейчас, ты не представляешь! Хоть краешком глаза. Наверное, это от одиночества. Я здесь никого еще не знаю. Хотя нет, вру. Ольга Владимировна из гороно. Комендантша в общаге. Уже двое. Как быстро все меняется! Час назад я была новым лицом в этом городе. Посторонним человеком. Никому до меня не было дела.

Ты, наверное, уже забыла этот вечер, а я все еще в нем, он длится. Солнце недавно зашло. Я включила настольную лампу. Сижу за небольшим столом. Я в комнате одна. Завтра приедут еще две девчонки, тоже из педа, только не из нашего. Может быть, станем ходить в одну школу.

Ты живешь в Москве? В самом-самом центре?