Джейн почувствовала непроизвольный позыв к рвоте. Пенисы никогда не казались ей привлекательными, но этот был особо уродлив и к тому же отливал зеленцой. Несомненно, из-за того, что представления хозяина о гигиене позволили поселиться там какому-нибудь грибку.
Крысякис наблюдал за ней жадно, по лицу расползалась похотливая улыбка. Пенис твердел коротенькими рывками, будто надуваемая ручным насосом нелепая резиновая игрушка.
— Лучше спрячь его, пока мухи не облепили, — посоветовала Джейн.
Крысякиса перекосило от ярости.
— Ты, притвора! Я видел — тебе понравилось. Ты наглядеться не могла. Ты хотела наброситься на меня прямо здесь и сейчас.
Но тем не менее засунул член обратно в штаны и застегнулся.
— Забавно. Клянусь, я думала лишь о том, что никогда не оказывается под рукой ножниц, когда они нужны.
Крысякис надулся, и ей на мгновение показалось, что сейчас он ее ударит. Но вместо этого он схватил руками ее ладонь и поцеловал пальцы.
—
И он с важным видом зашагал прочь, даже не удосужившись посмотреть, отправилась ли за ним Мартышка.
Едва Крысякис ушел, Джейн нырнула в ближайший туалет помыть руки.
Пол в уборной был выложен плиткой, а стены выкрашены жирной черной краской. Из-под краски отчетливо проступали старательно нацарапанные граффити. Несколько поколений корявых рун просматривались сквозь наслоения краски, своеобразные палимпсесты ярости и легкомысленного бесстыдства. Над раковинами нависали кривые зеркала, так что Джейн пришлось тщательно всматриваться в свое искаженное отражение, чтобы подправить макияж.
Грохнула дверь. То раздувающаяся, то опадающая Мартышка плыла к ней в зеркале.
Мартышка была на взводе: мордочка красная, кулаки сжаты, волосенки дыбом.
— Сука! Шлюха! Убери свои грязные когти от моего милого!
— Забирай. Мне от него ничего не нужно. — Джейн продолжала мыть руки. — Видит Богиня, вы друг друга стоите.
— Как смешно! Знаю я эти твои приколы. — Мартышка заплакала. — Я делала для него такое, чего ты никогда не сделала бы. За миллион лет не сделала бы. Я унижалась ради него.
Джейн закончила споласкивать руки. Она взялась за бумажное полотенце.
— Что ж, продолжай дальше.
— Не говори так. Не смей, черт тебя подери! Предупреждаю тебя.
Мартышка споткнулась и зашаталась. Она ухватилась за край раковины, чтобы удержать равновесие.
— С тобой все в порядке? — осторожно спросила Джейн.
— Мне вдруг показалось, что у меня…
Мартышка затрясла головой. Она явно утратила нить того, о чем говорила, и конвульсивно передернулась. Затем вытащила из кармана жакета завернутый в салфетку предмет.
— Посмотри. — Она развернула салфетку, внутри лежал стеклянный единорог. Она поставила его на полку над раковиной. — Крысякис купил мне это на нашем первом свидании. — Грустная маленькая безделка поймала световой луч, и он затрепетал в танце. — А тебе он что-нибудь когда-нибудь покупал?
— Ничего.
— Будь я проклята, ничего! — Мартышка торжествующе схватила единорога.
Он рассыпался у нее в руке.
Джейн испуганно отступила на шаг. Мартышка застыла, как под гипнозом, выставив перед собой руку. Кровь с пальцев стекала на пол.
— Это маленький шаг для человека, — сказала она, — и огромный для…[8]
Она запнулась, икнула, и изо рта у нее пеной выплеснулись рыбьи глаза. Рвота залила блузку.
— Мартышка?
— Грунт мягкий, рассыпчатый, он тонким слоем налипает на мои подошвы и щиколотки, как угольная пыль. — Голос, шедший изо рта у Мартышки, не походил ни на что когда-либо слышанное Джейн, — хриплый и искаженный помехами, он словно вещал за много сотен тысяч миль отсюда. — Я вижу следы от моих ботинок, они в мелких песчинках…
Она еще глубже погрузилась в транс, зрачки у нее сжались, поглотили радужки и пропали, отчего глаза у Мартышки стали молочно-белыми. Она не сопротивлялась, когда Джейн, совладав с ужасом, подвела ее к раковине и подставила кровоточащую ладонь несчастной под холодную воду.
— Очень мягкая поверхность, — произнесла Мартышка.
В сумочке у Джейн нашелся чистый носовой платок, она перевязала Мартышке ладонь, надеясь, что в порезах не застряли осколки.
— Но иногда, щупая зондом наугад, я натыкаюсь на очень твердую поверхность.
— Твердую поверхность, — повторила Джейн.
Она смочила бумажное полотенце и обтерла Мартышке рот. Зашумела сливаемая вода, и из кабинки вышла русалка. Она смерила их подозрительным взглядом и ушла, не помыв рук. Перед Джейн встала проблема: оставлять Мартышку одну или забрать с собой.
Она направилась было к двери, затем вернулась к маленькой скрючившейся фигурке, снова шагнула к двери. Не уйти.
Наконец она вздохнула.
— Я забираю тебя домой, Мартышка.
Та сонно кивнула.
— Это будет самый исторический телефонный звонок в мире.