Новый регентский зал представлял собой огромное пространство с цилиндрическим сводом и непрямым освещением через скрытые зенитные окна. Каштановые панели на стенах создавали иллюзию натуральности, словно Джейн — какое-то насекомое, ползающее внутри дуплистой сердцевины бревна. Но пустота доминировала. Рассыпавшиеся по залу студенты казались печально малочисленными. Университет обезлюдел.
Гном в костюме-тройке и василисковых туфлях нетерпеливо просматривал списки, переходя от окна к окну с бесцеремонной, какой-то коммерческой деловитостью. Это был — Джейн напрягла мозги — дружок Нант, который им повстречался в ту незапамятную ночь, когда они с Сирин впервые столкнулись с Гальяганте. Красный Гвалх — так, кажется, его звали. Она подумала, не стоит ли ей поздороваться. Но тут он разрыдался и, закрыв глаза рукой, отвернулся. Наверное, не стоит, решила она.
Нант
Чепухарь
Марта Разиня
Джимми Подпрыгни
Побежденный
Уксусный Дик
Большинство из упомянутых в списке имен ничего ей не говорили. Кого-то она знала смутно, по слухам и отзывам. На всем пространстве зала студенты торчали возле списков. У всех были опухшие глаза и пришибленный вид. Некоторые шевелили губами, пока читали. Время от времени кто-нибудь начинал всхлипывать. Кто-то вдруг разражался недоверчивым смехом. Никто не разговаривал. У каждого имелась своя история. И никто не собирался делиться ею с окружающими.
Зеленушка
Баргост Летняя Утка
Зуд
Котелок
Пак Алешир
Вот и оно. Сердце бухнуло разок, словно по нему ударили кирпичом. Затем ничего. Она вообще не испытывала никаких эмоций. Лишь ужасное серое ощущение, что она на самом деле должна что-то чувствовать.
Тут Джейн обнаружила, что ей нечем плакать. Она казалась себе чудовищем, но ничего не могла поделать. Щетинник рядом с ней многозначительно переступил с ноги на ногу, и она переместилась к следующему стенду. Машинально продолжила чтение. Пак никогда не столкнулся бы со Злобным Томом, если бы не пошел искать ее. Он пожертвовал ради нее своей жизнью. И умер, даже не зная, как она к нему относится. Непостижимо, что она не в состоянии горевать о нем.
Панч
Ламповая Сажа
Билли Бука
Шнырь
Джейн остановилась. Что это она только что прочла? Она вернулась вверх по списку и вновь отыскала строчку. Она уставилась на нее, не веря своим глазам.
Билли Бука мертв. Согласно комментарию, он возглавлял часть толпы — невозможно поверить! — во время нападения на гильдию биржевых маклеров, когда его настигла пуля «зеленого плаща». Звездочка и кинжал в конце абзаца означали, что, поскольку он погиб геройски, диплом ему выпишут посмертно.
Поскольку ей никогда даже в голову не приходило, что Билли может умереть, шок от обнаружения его имени в списке разморозил что-то внутри нее. Словно река, проламывающаяся сквозь земляную плотину, слезы хлынули и ошеломили ее. Они ручьями потекли по щекам.
Джейн запрокинула голову и заголосила.
Она плакала от чувства вины, оттого, как плохо обращалась со своими друзьями, и от горечи утраты. Она оплакивала бесконечный ужас бытия. Оплакивала Билли Буку и спрятанную за ним более страшную потерю Пака. Но каким-то образом и Линнет-Коноплянка, и Сирин, и Мартышка тоже примешивались сюда. И мальчик-тень, хотя умом она понимала, что он лишь одна из ипостасей ее самой. Она рыдала по ним по всем: по студентам, которых знала и которых не знала, по всем жертвам Десятины, по всем детям этого опасного и враждебного мира.
Слезы прекратились так же быстро, как и хлынули, и Джейн почувствовала себя более опустошенной, чем когда-либо, и выжатой досуха, до полного отсутствия эмоций. «Я больше никогда не заплачу», — подумала она и почти мгновенно убедилась в обратном. Но этот новый поток слез, хоть и неистовый, тоже продолжался недолго. И после него она снова ощутила себя совершенно бесчувственной. Так и пройдет этот день, поняла Джейн, — то в обманчивом покое, то вне себя от горя. Но строго по очереди. В ней образовалась брешь, которую залатают лишь сон и время.
На плечо ей упала когтистая рука.
— Добро пожаловать во взрослую жизнь, — сухо сказала профессор Немезида. — Заслуженно или нет, ты теперь одна из нашего ордена.
Джейн повернулась и впервые по-настоящему заглянула мимо отвратительных розовых складочек съежившейся плоти в глубины глаз своей наставницы. В них затаились подавленность и дружелюбный отголосок разделенной вины. Как ни отвратительно, часть ее откликнулась на это с сочувствием.
— Спасибо, — проговорила она.
Сегодня на профессоре были темные очки с такими толстыми голубыми линзами, что они казались почти фиолетовыми. Она подвинула их на клюве, и глаза скрылись полностью.
— У меня для тебя хорошие новости. Тебе восстановят финансовую помощь.
— Почему?