Хроники железных драконов

Долгое молчание, скрип, потом опять тишина. Дверь отворилась.

— Да? Чего надо?

Пег оказалась жирной старой каргой, густо накрашенной, с торчащей изо рта сигаретой. На ней был махровый халат и стоптанные коричневые шлепанцы. Под глазами у Пег темнели круги, а в руке стыла чашка кофе.

— Я могу зайти попозже, если хотите, — проблеяла Джейн. — Я не хотела вас будить.

Нарисованная бровь поползла вверх. Красные губы насмешливо изогнулись.

— Или туда, или сюда, только не стой в дверях. Я себе тут задницу заморожу.

Пег придержала дверь, и Джейн протиснулась мимо ведьмы в дом, приминая ее мягкий живот и страшных размеров груди. От халата ударял в нос затхлый запах никотина и благовоний.

В камине мерцал телевизор, передавали новости о беженцах, спасающихся от бойни в Каркассоне. Пег раздраженно щелкнула пальцами, и ящик выключился. Слишком маленькую и душную гостиную загромождали секретеры, приставные столики и стулья. Тут присутствовали гномья наковальня, гравюры с изображением освежеванных лошадей, аптекарский шкафчик черного дерева, законсервированный в растворе морской соли гомункулус. Все это напоминало некий несопоставимый по деталям коллаж из вырванных журнальных картинок; глазу никак не удавалось сложить их в осмысленное целое.

— Сядь, — велела Пег. — Я пойду что-нибудь накину. — Она протиснулась за портьеру на двери, и кольца на штанге звякнули.

Джейн, сложив на коленях руки, ждала хозяйку. Электрический обогреватель посредине комнаты гудел и слабо потрескивал. С одного боку девушке было жарко, с другого холодно. Гомункулус пялился на нее мертвыми, изумленными глазами, словно говоря: «До чего же ты уродливое создание».

Она отвернулась. Под стеклянным колпаком на каминной полке стояли позолоченные бронзовые часы. Она различала мучительное подергивание секундной стрелки, но, поскольку воздух внутри отсутствовал, механизм не издавал никаких звуков. Спустя непродолжительное время девочка снова обнаружила, что смотрит на маринованного уродца.

«Ненавижу тебя, — говорило застывшее на его лице выражение, — потому что ты можешь двигаться, а я нет, потому что у тебя есть свобода, которую я и не надеюсь обрести, а ты с ней ничего не делаешь».

Джейн поерзала на стуле.

У стены высился стеклянный стеллаж, подсвеченный скрытыми лампами, так что полки сияли холодным, недобрым светом. На них ровными рядами выстроились яйца, безумно разнообразные, все одинакового размера, вырезанные из малахита и прозрачно-белого, как снежинка, обсидиана, из зеленого и розового оникса, золотистого рутилового кварца и сияющего синим аргоновым огнем опала. Попадались и хрустальные шедевры с миниатюрными сценками внутри, городами и горными пейзажами, играющими детьми. Блошки с человеческими мордочками держали в лапках корзинки с яйцами, внутри которых помещались меньшие блошки с корзинками еще меньших яиц.

Джейн не понимала, почему вид всех этих яиц наполняет ее отвращением, но дело обстояло именно так. Ее тошнило при одном взгляде на них. Отвернувшись, она снова встретилась взглядом с выпученными глазами недовольно кривящего губы гомункулуса.

«И дура к тому же».

Джейн моргнула.

— Привет? — неуверенно произнесла она.

«Да уж пора бы. Ты словно тусклая лампочка, не так ли? Гримаса эволюции. В семье не без урода».

Для мимолетной мысли выходило довольно грубо. Джейн с любопытством подошла к бутылке и коснулась ее стекла. Маленький человечек внутри был белый и раздувшийся, словно готовый лопнуть гриб-дождевик.

— Ты живой?

«А ты?»

Джейн отошла от бутылки. Наверное, надо что-то сказать, но что?

«Спроси меня, чего я хочу, — предложил карлик. — Над этим всегда можно посмеяться».

— Чего ты хочешь?

«Я хочу умереть. Хочу затолкать ведьму в эту бутылку и чтобы она мучилась, как я. Хочу знать, кто стоит у тебя за спиной».

Джейн резко обернулась. Никого. Когда она снова повернулась к гомункулусу, тот заметил насмешливо:

«Разумеется, оно не собирается торчать там, когда ты смотришь. Не на того напали. Посмотри на наковальню. Видишь кувалду? Разумеется, видишь».

На наковальне, на расстоянии меньше вытянутой руки от гомункулуса и так, чтобы он все время его видел, лежал двадцатифунтовый молот.

— Да.

«Подойди к нему. Дотронься до молота, вот и все, чего я прошу. Разве он не приятен на ощупь? Такой крепкий и тяжелый».

От окна прямо в уголок глаза подменыша упала тонкая полоска серебристого света и ослепила ее. Джейн отодвинулась, но перед глазами прыгали крошечные солнышки. Накатила слабость, голова кружилась, все казалось нереальным.

— Наверное…

«Проведи ладонью по рукояти. Какая гладкая. Приподними. Почувствуй его вес. Почувствуй, как напрягаются и перекатываются мышцы. Какое чудесное ощущение, какое удивительно настоящее: надо стать парализованным, как я, чтобы оценить это в полной мере. Подними чуть выше. Покачай туда-сюда. Почувствуй силу инерции, ощути, как тебе приходится напрягаться, чтобы справиться с ней».