Подруги перестали плакать и вытерли глаза. Теперь Шурджомукхи начала расспрашивать Комолу о ее делах, позвала Шотишчондро, принялась ласкать его. Потом она говорила с Комолой о Шотише, о Сришчондро, об учении малыша и даже о его женитьбе. Так они проговорили до глубокой ночи. Потом Шурджомукхи нежно обняла Комолу, взяла на руки Шотиша и крепко поцеловала его. Когда они прощались, Шурджомукхи опять не могла сдержать слез.
— Отец мой! — сквозь рыдания говорила она, обращаясь к Шотишу. — Благословляю тебя! Будь таким же совершенством, как твой дядя! Большего благословения я не знаю...
Шурджомукхи говорила своим обычным тихим голосом, но тон, которым она сказала это, заставил Комолмони насторожиться.
— Боу! Что ты задумала? Скажи!
— Ничего.
— Не таись от меня!
— Мне нечего от тебя скрывать.
Комола, успокоенная, ушла спать.
Утром, когда Комола вошла в спальню Шурджомукхи и не нашла ее там, она поняла, что Шурджомукхи сказала ей неправду. На несмятой постели лежало письмо.
У Комолмони потемнело в глазах. Она не читала письма, но, и не читая, знала, что там написано, — Шурджомукхи бежала. Комола даже не хотела открывать конверт, взяла и смяла письмо в руке. Этот удар судьбы окончательно подкосил Комолу, и она беспомощно опустилась на постель.
— Я сошла с ума, — сказала она себе. — Как я не поняла этого вчера?
Стоявший рядом Шотиш при виде плачущей матери тоже залился слезами.
Письмо
Когда первая волна отчаяния прошла, Комолмони распечатала конверт. Письмо было адресованное ей.