Хрустальное счастье

Хотелось уже солнца, тёплых деньков, свежего ветра в лицо, но надоевшая зима отказывалась уходить не по сезону. Не стоило и надеяться. Сегодня, как и вчера, как и позавчера, как и все дни до того, шёл снег. Пушистые снежинки, огромные, будто мотыльки, торжественно спускались с опостылевше серого неба. Здесь, в горах, так близко к холодному Ардану, зиме некуда было спешить – она, раздобревшая без всякой меры, даже могла задержаться подольше, разлечься телесами сугробов до самого лета. Пугающая перспектива, когда в душе уже так хотелось весны: быстрого перестука капели, пронзительно синего неба, задорного пения птиц, набухающих почек, первых подснежников – таких зелёных и свежих, живых.

В долинах, рядом со столицей, уже в лютом часто сходили снега, и поля стояли чёрными, жирными, ждали солнца, тепла, чтобы дать поскорей урожай. Здесь же, похоже, будет снежно и в травне, когда торговки на рынке вовсю расхваливают краснобокую редиску, кислый ревень, петрушку и лук, а девушки переодеваются в тонкие платья, распускают волосы и позволяют ветру играть цветными косынками, больше открывая, чем пряча.

Здесь, в горах, царило безмолвие. Так что шум одиноких шагов разносился по замку-отшельнику подобно колокольному звону в никогда не спящей столице.

Ариэль заправил постель, и лишь шуршание белья нарушило мёртвую тишину. Принялся одеваться, вспоминая слышанный давно смех и улыбки. Хотелось вернуться туда, вдохнуть полной грудью тот тёплый, напоённый множеством запахов воздух. Несбыточная мечта, но он позволял себе ею насладиться. Прямо видел, как заплатил бы за румяное яблоко золотым, будто не знал его красную цену – медяк за мешок. Милостыню он не подавал, но за труд всегда платил щедро. И из всех торговцев выбирал тех, кто победней, рядом с кем детей больше.

Серый свет лил из окон на серые стены и пол, а Ариэль всё вспоминал яркие краски, людской говор, смех детей и ржание лошадей, жаркие споры покупателей и торговцев, грызню собак за объедки, бряцание оружия стражников, крики глашатаев с предупреждениями о нарушении закона и казнях, назначенных на день.

Улыбка, будто талая вода, стекла с лица Ариэля. Он и не думал, что в собственных воспоминаниях попадётся в ловушку. А ведь тогда искренне умудрялся смотреть и не видеть, слышать и не понимать простых слов – как кладбищенские вороны, возвещающих о грядущей смерти чьих-то детей и отцов.

Тогда он считал наказание преступников справедливым. Но сейчас-то знал правду: многие из казнённых на площадях были невинны. Сколько из них – теперь известно только богам.

Нет, в прошлое возвращаться не нужно. Тогда надо и на помост с виселицей внимание обратить, тот самый, который всегда стоял рядом с рыночной площадью. Наверное, и сейчас стоит. Ведь как бы ни обвиняли отца в том, что он обезумевший монстр, Душелом – не единственное зло в этом мире. И новому королю наверняка тоже приходится принимать меры, чтобы разбойники не бесчинствовали в городах и на дорогах. Для кого-то Фер уже сейчас стал кровным врагом и новым монстром, которым пугают детей, чтобы те вели себя мирно и тихо. Такова судьба правителя, и Феру её не избежать, даже если он до сих пор считает иначе.

А вот Ариэлю уже не носить корону, не принимать тяжёлых решений о жизни и смерти людей, не судить и не миловать, не отправлять на войну здоровых и сильных, заведомо зная, что многие из них не вернутся домой. Ему, больше не альфе, уже не быть королём. И возможно, да, возможно, ему следует благодарить судьбу за снятую с плеч тяжёлую ношу, которую – он с малых лет знал – так трудно, так невыносимо тяжко нести.

Так может, считать всё случившееся везением? Как ни смотри, его жизнь здесь – вовсе не ад на земле.

Он взглянул на себя в зеркало: отличия от вчерашнего отражения оказались разительными. И как он мог не замечать, погрузившись с головой в хозяйственные заботы, что потерял себя в них? Кай, настоявший на переменах, приказавший пожалеть себя, отдохнуть, в конце-то концов, оказался во всём прав. Чтобы вспомнить себя, стоило хорошенько, без спешки помыться, сменить одежду, проснуться не задолго до, а после рассвета, а потом никуда не торопиться – дать другому позаботиться обо всём.

Ариэль глубоко вздохнул и провёл ладонями по новому сюртуку, поправил кружева у горла и выглядывающие из-под манжет, кивнул себе, глядя в зеркало. Утренний свет придал его лицу известную бледность. Глаза – с чем там Рами их сравнил? «Как сарацинская бирюза»? Разглядывая себя, Ариэль был склонен с ним согласиться. Благодаря яркому синему сюртуку его глаза обрели большую глубину цвета.

Отросшие волосы касались воротника. Их золотистый оттенок будто выцвел в этом вечно сером сумрачном свете. «Красивые, будто липовый мёд», – однажды сказал о них Рами. Или это случилось только во сне? Из-за снов, в которых из ночи в ночь Ариэль видел супругов и беседовал с ними, видения и настоящие воспоминания совсем перепутались в его голове. Но разве это имело значение, пока он видел хорошие, добрые сны?