Хрустальный ключ, или Жили-были мы

– Из берлоги только медведь вылезет, сами же говорили. А мне летать пристало. Не ваши ли слова? И что пора мне науку принять? Не от вас ли слышал?

– Обещал? – монотонно, как дятел, на одной ноте, долбил своё дед.

– Ну, обещал.

– Вот! – Дед торжествующе воздел указательный палец. – Чтобы от ответа сховаться, вот сколько слов нагородил. А чтоб по чести правду сказать, одного хватило. Обещал? Обещал. Делать станешь? Нет.

– Ванька-а-а-а! – донеслось с реки. – Иван Степанович!

– Дедушка! – чуть не плакала Манька. – Ежели Ванечка сейчас с ними не уйдёт, потом год ждать. А там их сиятельства про него и забудут.

– Обещал, а делать не станет! – словно не слыша, продолжал дед. – Запомни: старым и малым если что обещал, выполнять надо без обману. Малым – потому что у них вера ещё крепкая, её обмануть грех, а старым – потому что с ними-то твоё обещание умрёт, а в тебе будет жить, тебя, как грызь, изнутри глодать!

Обоз с поклажей, накрытой рогожами, удалялся.

– Дедушка, да будет тебе его началить! Отпусти, Христа ради! – в слезах умоляла Манька.

Дед вышвырнул из окна узелок с вещами. Ванька подхватил его, в отчаянии оглянулся на дом, поклонился до земли и опрометью бросился вниз к реке. Плачущая Манька с корзинкой еды кинулась за ним. Ваня на секунду остановился, прижал девочку к себе:

– Что ревёшь, не на войну же. А я тебе гостинец с Петербурга пришлю. Чего хочешь? Колечко хочешь?

Манька не отвечала, сопела, зарывшись носом в отворот его шубы.

– Уговор, пришлю, значит, колечко. Какое хочешь? Яшмовое или бирюзовое, лазорное? Или изумрудное?

– А может, правда останешься? – жалобно прошептала Манька, подняв на него зарёванные глаза.

– Решено! Изумрудное.

Ваня схватил корзинку и, уже не оглядываясь, побежал вниз, к уходящему обозу. Почти у поворота реки догнал, пошёл рядом с последними санями.

Обоз и фигурка мальчика скрылись в снежной пелене.

Страшное дерево, скрипнув, покачнулось над домом. Дом с громким треском осел, как будто дерево уже упало на него – проломилась крыша, покосились стены, вылетели окна, посыпались кирпичи печных труб, со скотного двора с рёвом и гоготом вырвалась скотина, гуси и куры, побежали в лес. Мальчики и граф с испугом отскочили в сторону.

Только теперь дед Данила их заметил. Оглядел, хмыкнул, оценив одеяния.

– Это ещё что за балаган? Откуда ты их, Манька, привела? С какой ярмарки?

Тёма выступил вперёд. От холода губы у него дрожали, и речь стала похожа на речь Марьи Владимировны, едущей по булыжникам.

– Мы от Ивана Степа-па-новича, то есть Ва-ва-ва-нечки. Он просит проще-ще-щения за то, что обе-бе-щаний своих не испополнил. И ещё мы хо-хо-хотели…

Тёма собирался спросить про ключ, но замолчал, потому что дед его не слушал, хихикал – его веселило, как все трое, чудно, по-летнему одетые, приплясывали на морозе, как шмыгали мокрыми носами. Стёпка встал рядом с Тёмой:

– Мы го-готовы за Ванечку всё сделать, только не знаем, что!

– Исполнить готовы, а что – не знаете! – ещё больше развеселился дед. – Всего делов – вот его свалить, на дрова распилить.

Он показал на дерево, нависшее над домом, и снова захихикал.

Дрожащий граф поклонился земным поклоном, приложив одну руку к груди:

– Гой еси, ваше сиятельство! Пустили бы допреж в палаты свои для сугреву телесного.

Дед на мгновение исчез. Потом снова появился.

– Ни в каки палаты не пущу! А для «телесного сугреву», – передразнил он графа, – вот вам!

Из окна в гостей полетел, вращаясь, топор. За топором дед выбросил колун, пилу, моток верёвки, рукавицы. Окошко захлопнулось.

Глава пятнадцатая

Мальчики озадаченно смотрели на дерево, на дом, на распахнутые двери пустого хлева. Манька тоже стояла рядом, всё еще шмыгая носом и вытирая слёзы. Граф нагнулся к ребятам, зашептал:

– Нужно ноги уносить. По-быстрому. Как ни пили, как ни руби, дерево на дом долбанётся[22].

Стёпка недоуменно посмотрел на графа.

– Куда же мы уйдём? Мы же обещали Ивану Степановичу, то есть Ванечке.

Граф широко улыбнулся, изящно поклонился.

– Я восхищён вашим благородством и полностью его разделяю. Однако прошу позволения на недолгую отлучку.

Он сунул руки в карманы и, высоко подпрыгивая, чтобы согреться, поскакал по тропинке в лес.

Манька потянула Стёпку за гимнастёрку. Он наклонился к ней.

– Вот Ванечке обещали, – зашептала она, – А у вас вдруг возьмёт и не получится?

Стёпка посмотрел на Тёму. Тот, дрожа от холода, описывал круги вокруг дерева. Видимо, шёл интенсивный мыслительный процесс. С одной стороны дерева было огромное дупло. Тёма сунул в него голову.

– Он сейчас что-нибудь придумает. Обязательно придумает, – с надеждой глядя на Тёму, прошептал Стёпка.

Тёма вынул голову из дупла, подмигнул, победно щёлкнул пальцами и воскликнул: «Скарафаджо!» Стёпка просиял.