Хрустальный ключ, или Жили-были мы

Солдаты приближались. Граф исчез, словно растворился в воздухе. Ребята свернули в первый же проулок. Перемахнули через высокий забор и оторопели – на них удивлённо смотрел невероятной величины белый медведь. Вокруг, в клетках и за изгородями, было множество разнообразных животных и птиц. Были здесь даже дикобраз, синяя лисица и несколько соболей…

Погоня пробежала по зверинцу, всполошив птиц, голубей и разноцветных уток на прудике. Рычали из своих загонов леопарды. Перелетая из угла в угол, метались по клетке взволнованные песцы. Распустив хвост, диким голосом орал павлин. И только в углу вольера неподвижно замерли две большие белки…

Беглецов нигде не было видно. Подбежавший офицер приказал солдатам следовать дальше.

Сквозь решётку вольера просунулась голова графа, горячо зашептала белкам:

– Всё схвачено. Все эти земли, где Останкины-Хвостанкины, сейчас пустуют. Цена вопроса – тьфу! – Граф для иллюстрации плюнул и одновременно потряс туеском, судя по звуку, несколько опустевшим. – Так что, как вернёмся в девятнадцатый век…

Пока граф излагал свой план, белки встали на ноги. Это были Тёма и Стёпка в вывернутых мехом наружу полушубках. Павлин собрал свой хвост. Обнаружился прятавшийся за ним Митя. Павлин покосился на Тёму. Тёма, прижав руку к груди, с благодарностью ему поклонился. Павлин в ответ небрежно кивнул.

– Вон они! Хватай! – оглянулся офицер.

Граф немедленно исчез. Мальчики понеслись по песчаным дорожкам Кукуйской слободы.

…На берегу ручья медленно крутилось водяное колесо мельницы. Стояла телега, гружённая мешками с зерном. Изнутри доносился скрип жерновов. По ту сторону ручья лежало поле. Из окошка выглядывал мельник в белом колпаке. Всё лицо его было обсыпано мукой. Он с удовольствием вдыхал аромат цветов с луга. Послышался топот. Мельник обернулся. И перекрестился в ужасе. По бревенчатому настилу с грохотом неслись Тёма, Стёпка и Митя. Ворвались в мельницу и, пробежав её насквозь, выскочили с другой стороны.

Через дорогу от мельницы стояла кондитерская лавка с золочёным кренделем на вывеске. В лавке за столом, накрытым клетчатой скатертью, сидели и пили кофе директор первого русского театра Йоганн Кунст и композитор Бортнянский. Кунст уговаривал Бортнянского написать музыку к комедии «Августинья, или Весёлые похождения монаха Бертольдуса». Композитор уже склонялся к согласию, когда из мельницы выскочили три белоснежные фигуры, без сомнения ангелы, и, почти не касаясь земли, пролетели мимо окна и исчезли. Бортнянский понял смысл знамения и с тех пор писал только серьёзную церковную музыку.

А мальчики, с головы до ног усыпанные мукой, скрылись за кондитерской лавкой.

Погоня побежала следом, но путь солдатам преградила свадебная процессия: офицеры в парадных мундирах на белых лошадях, белая свадебная карета, экипажи гостей… Когда кортеж проехал, солдаты бросились через дорогу, но беглецы, видимо, успели скрыться. Разделившись на две группы, солдаты побежали по боковым улицам.

А мальчики в это время стояли на запятках белоснежной свадебной кареты. И сами они, в засыпанной мукой одежде и с белыми лицами, выглядели очень на месте. Как только карета свернула к кирхе[41], беглецы спрыгнули на землю и, миновав шлагбаум, выбежали из Немецкой слободы.

Дорога сразу стала разбитой и пыльной, дома скрывались за высокими глухими заборами, серыми и местами покосившимися. В одном месте часть забора рухнула совсем, приоткрыв заросший, запущенный фруктовый сад, куда и устремились мальчишки.

В тени полуразрушенной пустой избы они, всё еще тяжело дыша, отряхивали от муки одежду. Из-за угла дома возник граф и, как ни в чём не бывало, продолжил:

– Так вот, вернёмся в девятнадцатый век, а там на этих землях за сто с лишним лет построились всякие лохи, типа Юсуповых или Шереметевых. Дворцы, огороды, фонтаны. Одних статуй на целый лагерь строгого режима. Тут являемся мы. С документом, так мол и так, земля наша. Битте-дритте, будьте любезны, отдавайте всё нам либо отстёгивайте бабки[42]. Так что банкуем[43], сами цену назначаем, братва![44]

Он довольно захихикал и даже попрыгал на месте.

Стёпка возмутился:

– Вы меня извините, но, по-моему, это – жульничество.

– И ни в каком теневом бизнесе мы участвовать не будем, – добавил Тёма. – У нас есть важное дело, мы уезжаем и в ваших подозрительных услугах больше не нуждаемся.

Митя, ничего не понимая, переводил взгляд с графа на мальчиков. Граф отечески улыбнулся, потрепал Тёму и Стёпку по волосам. Сказал с вернувшимся акцентом:

– Кароший мальшик, принципиальный мальшик. Молодец.

Улыбнулся и Мите:

– И ты тоже кароший. Давай все идём посмотреть новый Kunststück[45].

Достал из кармана членистоногого, поставил на валявшуюся в траве старую широкую доску и сунул ему крохотное, искусно сделанное ружьецо.