Худший в мире актёр

Джек шёл и шёл стремительно влево. Лучше бы шёл вправо – против вращения Земли – так быстрее на один процент. Но в мятежной психологии нет места простым истинам.

Какой-то бесконечный аэропорт, – ворчал про себя Джек, – его придумал чёрт. Глаза рубили перспективу линий внутри здания. Да где же объявленный 505-ый выход? Я должен первым подняться на борт.

Перламутровая белизна и чёрные роговицы глаз в спешке сканировали материальный мир в поисках выхода на рейс.

– Oh, shit, – выругался в сторону Джека какой-то усатый иностранец в лёгком пальто.

Джек знал английский словарь очень хорошо, почти наизусть. Но подтексты непереводимы. Мало ли что имел ввиду этот человек.

Наконец-то Джек подошёл к красной ленте у выхода к самолёту и едва опередил другого пассажира, чтобы встать первым. Он сделал это.

За спиной уже через минуту вырос стебель очереди: люди разных рас, даже удивительно. Скоро откроется проход, и Джек войдёт первым в самолёт. Как он этого ждал.

Очередь росла. Джек предвкушал путешествие. От яркости глазных белков кожа лица обретала ещё более загорелый окрас. От жары и ожидания интереснейшего полёта налился румянец. Кондиционеры не особо справлялись. Среди всех, кто стоял в очереди, единственным загоревшим был Джек. Он с рождения такой смуглый – видно, хорошо устроился в утробе и в свете её климата обрёл природный загар, и этот загар до сих пор не сошёл с него. Из-за этого бледные дамы смотрели на Джека, как монашки на Пресвятую Деву.

За ним куча людей, как на концерт. Вдалеке, сзади – двое жёлтых, ближе – красный и четыре чёрных (появились-таки почерней Джека), потом – трое синих (выпивших) и сорок белых. Белые через одного были вооружены музыкальными инструментами в чёрных чехлах. Видимо, с какого-то выступления. Или преступники. И, наконец, сам Джек – не то финн, не то коричневый полу-грек, не то – чёрт знает, что он такое. Но в большей степени, выражаясь округлённо, он славянин. Типа того. Обычный, короче.

Осталась одна минута до посадки. У-лля-ля. Джек возглавлял ряд пассажиров. Чудище с виду, зверь, но нежный детина внутри. И от этого контраста он неотразим.

Началась посадка. Проверка документов.

Чёрная долговязая фигура Джека первой из всех вошла в телетрап. Но’ на долю секунды раньше Джека туда проник его полугреческий нос.

Жаль, что не было трапа с улицы, как в старых добрых историях.

2

Три стюардессы, один стюард. Галстучки-платочки сбоку на шее, воротнички, пилотки креном. Улыбочки. Джек влюбился сразу в троих. Но признаться в этом было бы странно, как он посчитал. Скорее всего, он был не прав. Что тут странного?

Здравствуйте, приятного полёта. Здравствуйте. Здравствуйте.

Джек уселся в мягкое бежевое кресло у иллюминатора. Что его ждёт впереди? – наверняка что-нибудь безумное и весёленькое. В маленьком окне, как в старом телевизоре, зарождались бессюжетные фильмы: в жаркой мгле тонули самолёты; оранжевые механики, точно беглецы, суетились в тени под крыльями на лётном поле, сбросив с плеч лямки комбинезонов; континенты редких облаков дробились и растворялись в синей кислоте. Джек был и воодушевлён, и напуган – начиналась совершенно новая жизнь. Вот уже скоро самолёт взлетит на востоке и дугою пролетит над всей страной до столицы. А там – рукой подать до Америки.

Вошли первые пассажиры.

– C, A, F… Вот, здесь, – скомандовал кому-то в сторону пожилой мужчина.

Вокруг него чувствовалось тяжёлое грозовое облако. Как натёртый воздушный шарик. Даже волосы на коже в его присутствии вставали дыбом. Что за хрен мордастый? Хотелось сказать: эй, расслабься, чего ты, как электростанция, серьёзный? Лицо, сжатое кулачком к носу. Так он похож, по меньшей мере, на генерала Вселенной. Ему лет шестьдесят-семьдесят. Высокий, худой, лысенький. Как лестничная балясина с деревянным шариком наверху. Он остановился и посмотрел на Джека с каким-то сморщенным, похожим на брезгливость, осуждением.

В глазах этого старика блеснули хрусталики. Он весьма привлекателен и аутентичен. Похож на киногероя, сыгравшего всё; теперь он самодостаточен и убедителен без всякой показухи. Любая женщина влюбилась бы в такого. Ему бы ещё расслабить лицо. Этот старик, если можно его так назвать краски ради (он не выглядел старым), стоял солдатиком и взглядом сканировал Джека. Привлекательный и чарующий от природы настолько, что строить из себя кого-то ему было противопоказано – разве можно искажать такое естество и органику! Диковинный самородок. Стоит и смотрит на Джека с художественным осуждением и напряжённо посасывает мятную конфету в терапевтических целях – от её леденящей свежести даже резало глаза. Джек не понимал, в чём его вина. То есть, он понимал, что в чём-то виноват, как и любой другой идиот на свете; но при чём здесь этот старик? Он не помнил, чтобы видел его где-то раньше.