Килл крик

– Ты как будто считаешь, что не заслуживаешь счастья, – без обиняков заявила она.

«Она пришла мириться, – осознал Сэм. – Она хочет выложить все карты на стол, чтобы понять, есть ли еще хоть крупица надежды, можно ли спасти былое счастье».

Но чем больше Эрин говорила, тем сильнее Сэма тянуло к книге, к героям, которых он оставил дома, на жестком диске компьютера. Он пытался слушать Эрин, но в голове гудели голоса персонажей. В романе наступил критический момент, и они в исступлении вопили друг на друга, пытаясь понять, что за кошмар вторгся в их жизнь.

– Ты вообще меня слушаешь? – пробился сквозь эту какофонию голос Эрин.

Сэм старательно закивал:

– Да-да, извини. Просто… Я тут пишу кое-что новое. Думаю, это будет лучшая моя книга.

Он ударился в сумбурный пересказ сюжета, беспорядочно перескакивая от героя к герою, от эпизода к эпизоду, плетя путаную сеть полупродуманных рассуждений. Эрин смотрела на него, и в уголках ее глаз блестели готовые вот-вот пролиться слезы, а Сэм между тем совсем забылся от звуков собственного голоса. Он больше не говорил с Эрин, он вспоминал все, что успел написать с начала ноября – уже больше шестисот страниц. Новые идеи стремительно срывались с его губ. Сэм попросил у проходившей мимо официантки ручку, схватил салфетку, склонился над ней и принялся писать. Исчеркав салфетку с обеих сторон, он поднял глаза в поисках еще какой-нибудь подходящей поверхности для заметок.

Эрин исчезла.

Снег за окном повалил сильнее.

В середине января Сэм решил, что нужно сделать перерыв. Он написал почти тысячу страниц. Книга выходила слишком длинной – он понимал это. Сюжет грозил выйти из-под контроля. Необходимо было все перечитать и убедиться, что это не полная шизофрения. Поэтому он распечатал первые триста страниц, зажег газовый камин в гостиной и устроился в потертом кожаном кресле с красной ручкой наготове.

Языки пламени плясали между аккуратно разложенными керамическими поленьями.

Где-то на тридцатой странице Сэм вдруг осознал, что слышит потрескивание.

Подняв глаза от рукописи, он увидел, как огонь пожирает поленья – настоящие, деревянные – в огромном каменном камине, украшенном искусно вырезанными листьями и вьющимися стеблями. Арочный поход справа открывался в темный узкий коридор. Слева последние багровые лучи солнца лились сквозь панорамное окно, за которым виднелись ветхие перила крыльца и искривленный ствол бука.

Дерево висельников.

Страницы выпали у Сэма из рук и рассыпались по полу.

Он снова оказался в доме на Кровавом ручье.

Огонь ревел, его ослепительные языки отбрасывали на стены гостиной резкие тени. Дым не уходил в трубу, он валил в комнату. Сэм судорожно вдохнул и почувствовал этот едкий черный дым в гортани. Он закашлялся, пытаясь продышаться, но дым был повсюду, обжигал легкие, колол глаза. Сквозь завесу из дыма и слез Сэм увидел, как в камине что-то шевельнулось.

Это было не полено.

Это была рука. Почерневшая кожа слезала, обнажая окровавленную мышечную ткань. Обгоревшие пальцы скрючились, точно жуткие когти. Белые кости торчали из их кончиков. Пепел под рукой зашевелился – мерзкий кусок плоти подался вперед. А потом ладонь раскрылась, пальцы потянулись сквозь пламя, чтобы схватить Сэма, чтобы он горел так же, как горели они.

– Сэмми? – позвал женский голос из скрывавшейся за потрескивающим огнем темноты.

Сэм упал на пол, в ужасе пополз прочь от камина. На дом опустились сумерки, свет шел лишь от огня и от бледного мерцающего предмета в дальнем конце комнаты.

Это был его компьютер.

Курсор терпеливо мигал в конце последнего предложения.

Что-то подсказало Сэму, что если он вернется к роману, то спасется.

– Сэмми… – позвал голос.

Рука в огне снова пошевелилась, стал виден изгиб локтя. Рука не была сама по себе. Она соединялась с чем-то в глубине камина.

Во тьме позади огня пряталось лицо. Сэм видел, как языки пламени отражаются в плавящихся глазах.

Сэм вскочил и бросился к компьютеру. Добежав до него, он обернулся.

Он снова был в своей гостиной. Невысокие языки газового пламени неторопливо покачивались над фальшивыми поленьями.

Концом мизинца Сэм коснулся клавиатуры. История, которую он сочинял последние три месяца, вновь захватила его, а вместе с ней пришло чувство всепоглощающего покоя.

На следующий день он опять попытался прерваться. И дом снова начал меняться. И обугленное создание снова позвало его.

Он пил, но алкоголь не мог остановить его мысли, стремящиеся к старому дому в сельской глуши. Он удвоил дозу антидепрессантов, затем утроил ее, но голос продолжал звать сквозь огонь:

– Сэмми. Сэмми…

Был лишь один способ уберечься от этого безумия.

Ему ничего не грозило, пока он писал.

Это было в январе.

На дворе стоял апрель, а книга еще не была закончена.