Мне снилось что-то такое хорошее, светлое, радостное, что я даже обрадовался, когда меня Астя разбудила.
– Спасибо, говорю, Астя, что разбудила, а то снилось мне что-то такое хорошее, светлое, радостное и съесть меня хотело, но теперь я благодаря тебе жив останусь.
А Астя говорит:
– Ты, Кимка, разговаривай, только давай выбираться из этого дома с бугристым полом, а то этот пол нам дорогу загородит, и будем мы только на лианах висеть и дома уборку делать сто лет подряд.
А я ей говорю:
– Но у них же телевизора нет, можем и побыть немножко.
Только Астя меня к двери тащит и приговаривает:
– Ничего ты не понимаешь, Кимка.
– Всё я понимаю, – отвечаю я. – Просто я спросонья. Я, может, не спал до этого года три, а ты меня будишь так неожиданно.
Мы тихонько к открытому окну пробрались, чтобы дверью не скрипеть, а за нами мужчина идёт.
– Я, Кимка и Астя, с вами пойду. Чистые полы я каждый день вижу, а просторы и разные местности – редко. Вот видите, я даже ваши имена выучил.
И смотрит на нас жалобно.
– Нет уж, – говорит Астя. – Взрослым с нами нельзя. Вы или тут оставайтесь, или уменьшитесь как следует, а потом уже в окно лезьте.
– Но если хотите, – говорю я, – то можете в противоположную сторону пойти, только не одни, потому что одному вам не понравится.
Мужчина разбудил всю свою семью, выдал всем по рюкзаку со сгущёнкой. Они вышли через дверь, а мы, как и собирались, через окно вылезли.
– Мы, – говорит Астя, – направо уходим, а вы налево идите. И когда-нибудь все встретимся, а может, и нет.
Мы снова к джунглям пошли, потому что Астя в них вчера неправильно зависла, и толком мы не углубились. Было утро, солнце только-только поднималось, но уже прилично грело. Мы, пока шли, загорать стали, а джунгли приближались и приближались.
– Как-то мы неправильно, – говорит Астя, – в джунгли идём. Мне загорать хочется, а там тень сплошная и деревья загораживающие.
А я говорю:
– Ты, Астя, вчера пол мыла, теперь должна понимать.
А Астя надулась и говорит:
– Все вы, мальчишки, такие, – а сама в джунгли быстрее меня лезет и за первые попавшиеся деревья хватается. – Тут, – говорит Астя, – все животные подо всё подстраиваются. Их поэтому заметить трудно, – и отдирает от дерева змею деревянного цвета, вертит ею передо мной и подальше забрасывает. А потом обезьяну с дерева снимает, но обезьяна понимает, что её увидели все, и сама убегает.
– Здорово, – говорю, – ты, Астя, джунгли знаешь.
Астя так похвале обрадовалась, что повела меня все джунгли показывать, как будто она действительно их знает. И так плохо это у неё получалось, что все животные стали собираться и смотреть, как человек неправильно их джунгли знает. Пауки за нами толпами повалили, потому что любопытными оказались. Они стали друг на друга залезать, чтобы получше разглядеть, чего там Астя рассказывает. А двух самых больших пауков вперёд пустили, чтобы они им паутину плести успевали.
– Больше всего в джунглях надо бояться меня, – говорила Астя, и пауки настороженно останавливались.
А зебры не останавливались, и потому самое интересное пропускали.
– Тут когда-то было болото, – сказала Астя и показала на поляну без деревьев. – Потому что, если бы не было тут раньше болота, меня бы сюда внутренний голос не позвал.