Кимка & компания

Я хотел ему что-то ответить, а потому стал подниматься. Только подняться не смог и снова в кресло упал. Смотрю, а мой паук, который к штанине прицепился давно уже, паутиной меня прямо к креслу приплёл и сидит на ней, довольный такой.

– Давно я, – говорит он, – паутины не плёл, а тут что-то захотелось. Вечно, – продолжает он, – как в эти хижины зайдёшь, так паутину плести охота, а без хижин можно её года три не плести, а мух на лету ловить, у меня и навык имеется.

Астя тогда паутину аккуратно сняла с меня и в угол дома перенесла, а паук говорит:

– Ты, Кимка, не грусти, но я тут останусь. Очень уж мне нравится на паутине сидеть – больше, чем на штанине, а я почему-то думал, что наоборот. Заодно хозяева, когда вернутся, обрадуются, что хижина у них теперь такая обжитая.

– А меня, – кричит из колбы маленький дождевик, – наоборот, заберите! Я в колбе не хочу всю жизнь просидеть!

Пока мы дождевика из колбы вытряхивали, ко мне другой паук подполз, тоже мохнатый такой.

– Ты, Кимка, – говорит паук, – разреши теперь мне у тебя на штанине повисеть. Потому что тот, в углу, уже всё, что надо в жизни понять, понял, а у меня ни в одном глазу, а их у меня восемь.

– Залезай, – говорю я. – Я привык.

– А я ещё нет, – говорит паук, а сам на штанину лезет. – Для меня всё в новинку.

Выходим из хижины, а там как раз сезон дождей закончился и солнце светит. Всё вокруг зелёное, вымытое и от воды блестит. И хозяева хижины, радостные такие, домой возвращаются. Мы их как увидели, сразу подумали убежать куда-нибудь, и только Захар вперёд пошёл и рукой им помахал. А нам хозяева говорят:

– Не пугайтесь, мы тихонько пойдём, сторонкой.

– Вот ещё! – говорит Астя. – Идите прямо, и мы пойдём прямо и столкнёмся на нейтральной территории.

Это она так говорит, чтобы показать, какая она смелая, а хозяева хижины тем временем нас сторонкой обходят. Только они обошли, как мне паук пищать стал:

– Слышь, Кимка, за что тут держаться-то на твоей штанине?

Я ему говорю:

– За катышек держись, он там специальный.

Пока мы это всё говорили, Захар так вперёд ушёл, что мы его полдня догоняли.

– Люблю, – говорит он, когда мы поравнялись наконец-то, – вперёд уходить, а не люблю на месте топтаться, и назад ходить тоже не люблю. Только разве что я назад буду впереди всех идти.

А я говорю:

– Вот ты, Захар, так говоришь, а в это время впереди тебя ещё кто-то идёт, только ты его не видишь, потому что очень уж он далеко вперёд убегает.

– Кто?! – крикнул Захар.

– Не знаю, – говорю я. – Кто ж его видел, если он впереди всех всегда?

Захар сорвался с места, и мы стали догонять того, кто впереди всех. Пробегаем мимо дяденьки какого-то, кричим ему на ходу:

– Это вы впереди всех?

А он нам:

– Не, я прогуляться вышел и никого обгонять не собираюсь.

И Захар тут останавливается и спрашивает:

– А не видели того, кто вперёд меня убегает?

Дяденька говорит:

– Я, может, и видел, только он меня не заметил даже – так нёсся.

Мы ещё быстрее побежали, и только когда нам на пути самокаты попались, смогли этого скорохода догнать. Астя так на самокате отталкивалась, что даже взлетала ненадолго – так лихачила. А этого, впередиидущего, мы сразу узнали, потому что он на всех был похож – и на Астю, и на меня, и на Демида с Заром, и особенно на Захара.

– Догнали всё-таки, – говорит он. – А ведь я мог бы ещё сколько угодно бежать, и ни о чём бы вы не догадались. Не жизнь была – сказка, а теперь не сказка, а жизнь.

Астя его спрашивает:

– А ты кто такой вообще?

– Я, – говорит бегун, – собирательный образ. В общем-то, я потому впереди иду, чтобы никто вас не испугался, когда вы появитесь.

– А никто и не пугался, – говорю я.

И мальчик этот на меня так выразительно смотрит.

– Конечно, не пугался, – говорит он. – Как кто-то мог испугаться, если собирательный образ уже зафиксирован?

И, пока он это говорил, Захар шаг вперёд сделал, и наш собирательный образ разревелся, как маленький. Спереди, сзади, сбоку стали подбегать люди и утешать его – кто лоскуток принесёт яркий, кто стёклышко, а некоторые петь пытались.

Но мальчик всё равно слезами заливался, и тогда Астя сказала ему:

– Ты не реви. У нас так не принято, – и он тут же успокоился.

И Захар шаг назад сделал.

Мальчик говорит спокойно:

– Я, в общем-то, могу и рядом пойти, будете теперь на всех неожиданно набрасываться.

А я неподалёку целое поле пшеничное увидел. И пшеница высокая такая, выше меня, даже если я на цыпочки встану. И я говорю:

– Так нечестно, если кто-то раньше впереди шёл, а теперь сбоку ходить должен. Мы сейчас глаза закроем, и в пшеничное поле нырнём, и там уж пойдём куда получится.

Мы с Астей и Захаром за руки взялись, а наш собирательный образ отдельно от нас встал; глаза зажмурили и в поле нырнули. И мы запутывали следы втроём, а мальчик один. А потом открыли глаза и стали просто по полю бегать, потому что здорово. А потом на пустую степь выскочили, а мальчик этот – за нами.

– Я вас преследовал, – говорит он. – Мне понравилось. Теперь я за вами плестись буду, а то сколько можно вперёд бежать.

Рукой нам помахал и отстал сразу же. А Астя говорит:

– Грустно как-то без него.