Кино для взрослых

Валя, не глядя на меня, протянула в сторону руку. Я с подчеркнутой куртуазностью помог ей подняться. Так мы и пошли вниз под руку.

Тут я впервые подумал, что стесняюсь ее. Точнее — самого себя. Что скажут, когда сейчас увидят нас? Что обо мне подумают? Одна умерла — и он уже с другой, точно с такой же!

Да нет, про нас с Варей никто не знал, не мог знать…

Как назло, навстречу нам попался Климов. Я напустил на себя равнодушный вид и протянул ему руку. Климов машинально пожимал ее, а сам во все глаза смотрел на Валю.

Понравилась? Или он думает, что это Варя? А разве он знал Варю?

— Старик, сочувствую, — вдруг, будто очнувшись, сказал мне Климов и еще раз крепко пожал мою руку.

— Ты о чем? — испуганно спросил я.

— Так ведь твой друг погиб, — с поникшим видом молвил он и с таким же видом пошел дальше.

Я хотел привычно возразить: «Какой он мне друг!», но язык на этот раз не повернулся.

76

Поездив по улицам, мы с Валей наконец решили пойти на новый фильм «Неподсуден», который шел в «России».

— Краснопольский и Усков, — неодобрительно сказал я, уже когда мы сели на места.

— Режиссеры? — спросила Валя.

— Да.

— И что — плохие? — смекнула Валя. Я пожал плечами. — Зачем тогда их смотреть? — недоуменно отозвалась она.

— Зато тут Стриженов, — сказал я, чтобы хоть как-то оправдаться.

— Можно подумать, он — хороший актер, — проворчала Валя, но других упреков по поводу выбранного фильма уже не было.

Я почти надеялся, что картина будет ужасной и мы с Валей всласть нацелуемся. Я сам удивлялся этому своему желанию. Поцелуи в публичных местах интересны до тех пор, пока не случится секс. С ней у нас все уже было, так зачем мне это?

Но я ничего не мог с собой поделать — меня к ней дьявольски тянуло. И хоть я страшно не желал признаваться себе в этом, в физиологическом смысле к Вале меня тянуло никак не меньше, чем к Варе.

Тем временем началась картина. Вопреки ожиданиям она оказалась занятной. Хотя и отталкивающей. Я поминутно вздыхал и хватался за голову, но смотрел внимательно. Смотрела внимательно и Валя, даром что она явно была не в восторге от многих драматургических решений и режиссерских приемов.

После сеанса мы взяли в буфете по чашке кофе. В течение нескольких минут ни она, ни я не произнесли ни слова, словно переваривали увиденное. Было бы что переваривать…

Наконец я неопределенно произнес:

— Да уж…

— Ты о фильме? — с моментальным оживлением спросила Валя.

— О чем же еще…

— Мне он тоже — не ахти, — созналась Валя. — Эти твои режиссеры и впрямь какие-то… не очень-то…

— Вот именно, — подтвердил я. — Были, конечно, недурные моменты, но их — с гулькин нос. В основном все держится на актерах. На Стриженове, прежде всего. В целом ансамбль хороший, тут нечего сказать.

— Мне больше всего понравились Никоненко и Светличная, — сказала Валя. — Лучше бы про них кино сняли.

— Тогда бы не получилось мелодрамы. А режиссеры давят именно на это. Вообще, думаю, картину ждет успех.

— Что и говорить, — вздохнула Валя, — публика у нас дура… Кто это сказал, кстати?

— Кто-то вроде Вольтера, — ответил я. — И конец, конечно, ужасный. Чем он, спрашивается, так уж прижучил подлеца Куравлева, что тот покорно пошел и сознался жене? И вообще главный герой — идиот. Сам себе жизнь испортил.

— Было бы из-за кого портить, — усмехнулась Валя. — Актриса, надо сказать, неудачная.

— Красавиц в советском кино, в принципе, почти не встретишь, — кивнул я. — Большая, знаешь ли, редкость такие, как ты и… — Тут я запнулся.

— Я и кто? — внимательно посмотрела на меня Валя. — Она?

Я быстро допил кофе и сказал:

— Пойдем.

Уже в машине я зачем-то заметил:

— Мне кажется, из Стриженова получился бы интересный Джеймс Бонд.

— Какой из него Бонд! — фыркнула Валя. — На Бонда больше этот тянет… Волков.

— Который? — хмыкнул я, поворачивая ключ зажигания. — Волковых много актеров.

— Михаил, — пояснила Валя. — Из «Пути в “Сатурн”».

— Может быть, может быть, — пробормотал я. — Мне он почему-то Райкина напоминает. Так сказать, серьезный вариант Райкина.

— Тебе, должно быть, все Райкина напоминают, — усмехнулась Валя. — С твоим-то именем.

77

— Мы к тебе? — сказала Валя через минуту. — Или все-таки траур?

— Перестань, — тихо сказал я.

— Останови машину! — вдруг крикнула Валя. Я даже испугался.

— Что, что такое?

Однако машину не остановил.

— Выйти хочу — вот что, — уже спокойнее сказала Валя. Я по-прежнему не сбавлял ход.

— Зачем? Валя, что случилось? Скажи уж, пожалуйста…

— Я ненавижу, когда меня одергивают.

— А я тебя одергивал?

— А то нет! Уже который раз это делаешь. И мне это не нравится. Не надо пытаться меня исправить — я все равно неисправима…

Я продолжал ехать и смотреть прямо перед собой на дорогу. В голове боролись друг с другом два желания. Или остановить машину — и без сожаления сказать: «Можешь идти, раз ты такая неисправимая». Или, наоборот, пообещать ее не одергивать…

— Ладно, Валя, я не буду тебя одергивать, — сказал я.

— Уверен? — пристально посмотрела она на меня.

— Постараюсь.

— А если не получится?

— Тогда… тогда…

— Тогда между нами все кончено — и я у тебя не снимаюсь. Согласен?

— Пусть так, — сказал я после паузы.