Кир

– Любовь победит! – повторял я, как мантру, корчась в ежовых рукавицах аквалангистов…

54

Наша первая встреча с принцессой в бассейне «Москва» продлилась всего-то мгновение!

Уйдя под воду, мы, как выяснилось, жутко переполошили секретные службы двух стран.

– Слава богу, живой! – взволнованно, со слезами на глазах встретил меня Макс Петрович и обнял.

Милый Альцгеймер, подумалось мне, беспокоится обо мне!

– Утащила под воду, подумал, утопит! – причитал Макс Петрович.

Позже Маргарет мне рассказала, что ей просто хотелось побыть со мной наедине, без назойливого внимания телохранителей, кинокамер и микрофонов.

– Ты же теперь, Кир, можно сказать, наше всё! – растроганно бормотал мне в уши главный разведчик страны. – Так просто теперь не уйдешь!

Я был слишком взволнован свиданием с принцессой и не сразу осмыслил слова Альцгеймера: «Так просто теперь не уйдешь!». Я почти не почувствовал тонкий, едва ощутимый укол в шею…

55

Так, в искусственно вызванном летаргическом забытьи, я пребывал сорок дней и ночей – считая от памятной встречи с принцессой, совпавшей с торжественным открытием молодежного фестиваля в Москве – 27 июля 1957 года.

Над восточным берегом Эльбы, где я пробудился, висели дожди и туман.

Вернее, дожди и туман я увидел, открыв глаза, – а затем уже мне объяснили, что я нахожусь конкретно на берегу великой немецкой реки.

– Вставай, Кир, пора! – прозвучал надо мной голос Альцгеймера.

– Так весь праздник проспишь! – улыбался разведчик, демонстрируя верхний ряд железных зубов.

– Седьмое, Кир, ноября на дворе! – уже не шутя, возвестил старый коммунист. – День, когда все прогрессивное человечество отмечает Великую Октябрьскую социалистическую революцию!

Очень скоро, за непринужденным завтраком в генеральской палатке, разбитой у самого моста через Эльбу, Альцгеймер обрисовал мне ситуацию.

То есть рассказал, как она выглядела – в целом, и в частностях.

– В целом, – он начал словами великого английского поэта Редьярда Киплинга, – Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись! Что касается частностей… – тут он взглянул на часы, – то в них мы с ними вот-вот и сойдемся!

Я по-прежнему мало чего понимал из того, о чем говорил этот старый, опытный революционер.

В полусонной голове медленно и тяжело ворочались вопросы, вроде: для чего меня усыпили? с какой целью доставили, беспамятного, именно в Германию, разделенную, насколько я помнил, на два лагеря – социалистический и капиталистический? и к чему клонил Макс Петрович Альцгеймер, цитируя мне провидца и пессимиста Редьярда Киплинга?..

– О чем это, Кир, говорит? – между тем вопрошал генерал-лейтенант и сам же решительно отвечал: – О том, что Редьярд не работал в разведке!

Кажется, я невольно улыбнулся, представив Редьярда Киплинга в роли подрывника-диверсанта.

– Когда бы разведчики правили миром – тогда бы все сразу сошлись! – убежденно добавил он.

Похоже, Альцгеймер кричал о своем, наболевшем.

– Сегодня, сейчас и на этом мосту, – помолчав, произнес он, глядя мне прямо в глаза, – мы с тобой распрощаемся и Бог знает когда еще встретимся.

Нечаянно я уронил на пол яйцо, сваренное вкрутую, и нагнулся было, чтобы поднять.

– Оставь, после нас приберут! – остановил он меня легким движением руки и задумчиво повторил. – Придут и приберут…

Внезапно, как будто заслышав что-то, бывалый разведчик включил радиоприемник.

Я сразу узнал «Аппассионату», столь любимую неподдельным Владимиром Ильичем Лениным; он напевал ее мне, бывало, в долгой очереди к Лобному месту с гробом Иосифа Сталина.

– Береженого Бог бережет! – доверительно пробормотал Макс Петрович и уже жестом пригласил меня залезть с ним под стол.

И там, занавесившись скатертью, в темноте он изложил мне самую суть секретного задания, возложенного на меня социалистической Родиной (за пару минут под столом эти два милых сердцу слова – Родина и социалистическая – прозвучали из его уст не раз, не два и не три!).

Чтобы я знал, осторожно шептал генерал-лейтенант, в первые дни, месяцы, годы, возможно, меня тревожить не будут – покуда, короче, я не стану своим в высшем английском обществе.

В общем, на профессиональном языке, меня с далеким прицелом инкорпорировали в так называемые высшие британские структуры; другими словами, на меня возлагалась роль «крота», или, как еще говорят, «спящего агента», которого, можно не сомневаться, однажды достанут из-под земли и разбудят.

– Скорее всего, это буду не я! – прошептал он печально. – Скорее всего, будет кто-то другой!

По сути, Альцгеймер прощался со мной, что я осознал много позже; он знал, что болен Альцгеймером и что его дни сочтены; так и не довелось мне побывать у Кремлевской стены, где его похоронили со всеми воинскими почестями в 1962 году от Рождества Христова…

Еще сколько-то времени он посвятил инструкциям на случай провала, просил зафиксировать в памяти явки и пароли, в конце осенил меня крестным знамением и, наконец, отечески поцеловал в лоб.