Клад

Старенький, со слезившимися глазами, монах-пекарь с удивлением оглядел вошедших, затем перевел глаза на стоявшего поодаль старца, почтительно поклонился ему и, когда Роман попросил продать им целый хлеб, молча взял со стола огромный, чуть не пудовый хлеб и протянул его Роману.

Александр, бывший казнохранителем, опустил руку в карман за деньгами и стал шарить в нем. Лицо его приняло испуганное выражение, он быстро сунул руку в другой карман.

Денег не было. Он выронил их при освобождении Степки!

— Потерял! — глухо промолвил он.

Роман изменился в лице.

— Что ты говоришь! — чуть не вскрикнул он. — Ищи хорошенько… не может быть!

Но наитщательнейшие поиски не повели ни к чему: деньги исчезли!

Весь красный от волнения, Роман обыскал свои карманы и нашел каким-то чудом завалявшийся в блузе, аккуратно сложенный вчетверо бумажный рубль и протянул его и хлеб монаху.

— На рубль, будьте добры, отрежьте! — проговорил он.

Пекарь отстранил и то и другое и глянул опять на пришедшего с ними монаха.

— У нас в обители не берут за хлеб… — ласково ответил тот за него. — Даром он желающим раздается.

— Как даром? — сконфуженно спросил Роман. — Почему?

— А так… обычай такой. И не у нас одних, везде на Руси!

— Тогда я не могу взять его! — ответил Роман и положил хлеб на прилавок.

— Нет! — насколько мог сурово возразил монах и заступил дорогу хотевшему уйти Роману. — От хлеба-соли нашего никто не может отказываться! Не милостыня это, а благословение.

Монах так сказал эти слова, что не уступить значило обидеть и его и радушную обитель. Роман переглянулся с товарищами, взял хлеб и поблагодарил обоих монахов.

Сопровождавший в пещеры проводил их до ворот. В воротах Роман снял шапку, перекрестился на обитель и подошел поблагодарить еще раз и проститься с монахом.

Старец благословил его и всех остальных.

Роман подал ему рублевку.

— А это, батюшка… — нерешительно сказал он, — не откажите принять для бедных от нас… Больше нет…

Монах с тихой улыбкой отвел его руку.

— Сбереги его, дружок: пригодится еще он в пути вам. На добром желании спасибо! А хочешь если отблагодарить нас, помни всю жизнь, что Христос заповедал любить всех на земле. Забывают это в мире… Попомнишь — вот это настоящий вклад в нашу обитель сделаешь! Счастливого пути и удачи вам, дети! А буде не сыщете ничего, заходите опять сюда на обратном пути!

— Батюшка, позвольте узнать ваше имя, — спросил растроганный Роман.

— На что тебе оно?.. — тихо ответил монах. — Савватий имя мое.

Все поцеловали у него руку; он благословил их опять, пожелал удачи в поисках и долго стоял у стены монастыря, провожая глазами удалявшихся путников.

Солнце уже садилось, когда возвратились они к лодке. Верный Кучум приветствовал их радостными прыжками и лаем.

Пускаться в дальнейший путь было поздно, и так как на пустынном левом берегу Оки они находились в полной безопасности от преследования, то решили заночевать тут же, у лодки.

Тотчас вытащили ее, насколько оказалось возможным, дальше на песок, сыскали между поросшими ивняком песчаными буграми уютный уголок и принялись за устройство костра.

Напутствие доброго старца пролило много мира в омраченные невознаградимой потерей души всех. Тем не менее, путешественникам было не по себе. Роман, ни слова не говоря и без того убитому Саше, сел у самой воды и мрачно глядел на начавшую темнеть ширь Оки. Почти пятьсот верст отделяло от родного гнезда их, с рублем в кармане, затерянных среди дремучих лесов на великой реке.

Мысль, что делать и как вернуться, если не найдут они клад, — гвоздем засела в мозг Романа.

Вечерние тени, ложившиеся на землю, казалось, легли и на душу его. Но отступать и не довершить начатое было немыслимо: Роман предпочитал смерть такому отступлению. Рука тронула за плечо Романа и голос Саши назвал его по имени.

Роман очнулся.

— Что тебе? — проговорил он.

Воздух дозволял еще рассмотреть лицо Саши. Оно было бледно; углы губ подергивало.

— Что с тобой? — мягче сказал Роман, подымаясь с земли; Саша припал головой к плечу его и вдруг зарыдал.

— Полно, полно! — заговорил Роман. — Никто ведь не винит тебя: со всяким может случиться!

— Нет, я… я… один ви-но-ват… Как мы теперь?… — судорожные рыдания заглушили слова его. Нервы его, видимо, были напряжены до крайности. Роман взял брата за талию и стал прохаживаться с ним по отмели, стараясь успокоить его.

Последние розовые облачка погасали высоко над ними на очистившемся и побледневшем небе. Противоположный нагорный берег окутывался синей дымкой. Начали проступать звезды.

— Э-э-й! — донесся до Романа и Саши оклик Степки. Далеко разнесся но воде крик его. «Э-э-эй!» отозвалось через несколько долгих секунд это в противоположных горах; их уже не было видно; бесформенная, черно-синяя гигантская масса закрывала треть неба со стороны их.

Роман и значительно успокоившийся Саша повернули к костру, приветливо пылавшему среди темноты.

Не желая, чтобы Юра и Степка заметили следы слез на лице его, Саша быстро умылся. Ужин был более чем скромный: кусок мягкого монастырского хлеба и сколько угодно воды из Оки.