Наверняка я не слышала будильника, потому что, когда проснулась, на часах было без десяти девять. Вспомнив, что мы с Лолой договорились позавтракать вместе, заставила себя заползти в душ. По крайней мере, выслушивая ее жалобы на жизнь, я смогу на час-другой забыть о своих: никаких шрамов, никаких угроз. К тому времени, когда собралась спуститься вниз, место Мидса на боевом посту уже заняла Энджи. Правда, сегодня ее обычная бодрость частично куда-то улетучилась.
– Я слышала про прошлую ночь, – сказала она. – Как вы?
– Более-менее, – призналась я.
Энджи криво улыбнулась:
– По-моему, вы скрытничаете, Элис. Разве не так?
– Что я могу сказать? Еще одна мертвая девушка. Мне по-прежнему приходят письма. Вот и все.
– Я бы на вашем месте уже давно разревелась. Вас учат скрывать свои чувства? То есть, когда ваш пациент начинает плакаться вам в жилетку, вы ведь не льете вместе с ним слезы?
– Не льем.
Когда мы с ней спустились в кафетерий, на часах уже было двадцать минут десятого. Я обвела взглядом зал в поисках огненно-рыжих волос Лолы, ожидая, что она в любую минуту бросится мне на шею, но ее нигде не было видно. Возможно, накануне она решила утопить печали в вине, хотя это и не в ее духе. Сегодня днем у нее репетиция, а завтра – премьера. Она пригласила меня на нее вместе со своими родителями. Наши места в первом ряду, чтобы ничто не мешало видеть, как она будет высоко задирать ноги.
Я наложила в тарелку мюсли. Энджи, как обычно, горку тостов. Мы уже выпили по второй чашке кофе, но Лолы по-прежнему не было. И тогда до меня дошло. Она сейчас на пути в Стокгольм, а может, уже на такси летит в Гетеборгскую тюрьму, а ее сумка набита взятыми в долг деньгами, чтобы уплатить за Ларса залог.
– Господи, – пробормотала я. – Похоже, моя подруга собралась совершить непоправимую глупость.
– Из-за любви?
– Скорее из-за похоти.
Энджи усмехнулась:
– Тогда ее не остановить. Это зов природы.
– Но можно хотя бы попробовать. Если этого не сделать, она же первая начнет упрекать меня, когда наконец одумается.
Телефон Лолы отключен. Скорее всего, сейчас она умоляет шведских тюремщиков отпустить Ларса.
«Только не натвори глупостей, дорогая, – оставила я ей голосовое сообщение. – Позвони мне, как только освободишься».
После завтрака я позаимствовала у Энджи «Дейли Мейл».
«САУТВАРКСКИЙ ПОТРОШИТЕЛЬ НАСТИГ ТРЕТЬЮ ЖЕРТВУ», – кричал заголовок на первой странице. Кто-то откопал другое фото Мишель, сделанное до того, как та подсела на наркотики. Взгляд голубых глаз спокоен, темные волосы еще не утратили блеска. Мишель улыбалась, будто с ней не могло случиться ничего плохого. Какой-то журналюга уже вложил в уста ее матери жалостливые слова: «Пусть мне дадут убить чудовище, которое отняло жизнь у моего ангела». Сразу вспомнила, почему ненавижу газеты. Они либо проталкивают чьи-то политические интересы, либо для пущего эффекта сводят любой конфликт к битве ангелов и демонов.
Я продолжала слать Лоле текстовые сообщения, но она не отвечала. Энджи закатила глаза:
– Бесполезно. У нее сейчас другое на уме.
– Знаю, – ответила я. – Но это лучше, чем ничего не делать.
Мидс заступил на смену в два часа, свежий и выспавшийся. Он, как обычно, устроился на диване с пультом от телевизора. На этот раз шла программа про ремонт своими руками. Открыв в изумлении рот, он следил за тем, как пожилой ведущий учил навешивать двери. Любимым состоянием Мидса было бездействие. Любая телепрограмма удостаивалась его максимального внимания. Я дождалась, когда ведущий закончит вешать дверь, после чего обратилась с просьбой:
– Мы не могли бы прокатиться?
Мидс тотчас же вскочил с дивана:
– Как только вы будете готовы.
Нет, жизнь с ним легка и приятна. Скажи я, что мы собираемся в Гималаи, одни, без проводников, он даже и глазом бы не моргнул.
Оставив позади Лондонский мост, мы покатили мимо Монумента[58]
. Несколько несгибаемых туристов нашли в себе мужество преодолеть триста ступеней его винтовой лестницы, чтобы с верхней площадки полюбоваться складами Лаймхауса. Пока Кэнери-Уорф не заслонила обзор, вид простирался до самого Гринвича и Собачьего Острова, а в хорошую погоду можно даже увидеть поля хмеля в Кенте. Но наш путь лежал на север, разрезая город на две половинки, как леска головку сыра.На Ливерпуль-стрит у витрин магазинов стояли толпы народа, но стоило переехать в Ист-Энд, как число людей, спешащих сделать покупки, существенно убавилось.
Кингслэнд-роуд была как из другого мира. Время от времени названия улиц напоминали о былом богатстве, когда на них шла бойкая торговля одеждой и тканями: Галантерейная, Шторная и так далее. Думаю, если хорошенько поискать, можно обнаружить полукустарные мастерские, где со времен Диккенса вручную шьются платья.