Клан Ночных Фурий (СИ)

— Разгневали вы Великих своим равнодушием. Теперь пришла пора платить по счетам.

— За всё нам воздастся по ту сторону Грани.

— Кто бы позволили нам там оказаться…

***

Кузня всегда была в распоряжении Иккинга — никто из местных не смел перечить мальчишке-изобретателю, когда ему в голову приходила очередная безумная или же просто странная идея, ведь пытаться его остановить от её воплощения было бесполезно, да и вообще — себе дороже.

Поэтому мальчишка на радостях смастерил себе сначала, в дополнение к седлу для Беззубка, лётный костюм — лёгкую броню, которая защищала от мелких неприятностей, помогала не замёрзнуть, да и вообще была крайне полезной штукой.

Потом — кинжалы.

Так, на всякий случай.

А потом он внезапно, насмотревшись на тренировки магов воздуха, загорелся идее создать себе собственные крылья, чтобы, сочетая их с магией воздуха, он мог летать и без Беззубика.

Фурия на такой порыв не обиделся, прекрасно понимая своего брата — ему это просто было нужно.

Именно во время очередной проверки этого изобретения Иккинга застала весть о том, что Маараˈн, брат Луве’н, Пятый Советник Клана Ночных Фурий, решил вспомнить славные традиции древности и захватить власть над всеми остальными жителями Чёрного Острова — и драконами и людьми.

И именно это спасло Иккинга и Беззубика от участи их братьев — Лурˈлес и Науˈлес погибли от руки (лап, стало быть) своего дяди, защищая свою мать, отказавшуюся признавать Пятого выше себя.

За что и поплатилась.

Братья тогда замерли, словно им стрела в сердце попала — так больно, так невыносимо больно им было.

То, что соединяло их с матерью, далеко не тонкая золотая нить оборвалась со званом и скрежетом, заставляя их, задыхаясь и дрожа, прижаться друг к другу, скуля и подвывая.

Ужас.

Одиночество.

Бесконечное ощущение собственного сиротства…

Конечно, Беззубику досталось больше — он был кровным сыном Лувеˈн, он был кровью же связан со своими братьями, и потому особенно остро ощущал потерю.

Иккинг с остальными своими братьями общался, надо признаться, достаточно мало, довольствуясь самим по себе их наличием.

Ему этого хватало.

И вот как оно всё обернулось…

Как же им повезло, что они были в тот миг даже не на соседнем острове — за несколько часов лёту от Чёрного Острова, вне досягаемости своего дяди и его последователей.

Да — именно последователи.

В одиночку Пятому было невозможно провернуть всё это — будь он хоть десять раз Ночной Фурией, от этого другие драконы не становились Фуриями меньше, и не переставали представлять для него угрозу.

Но вместе… вместе они были страшной силой.

Драконы устали от неопределённости решений Совета, они, по природе своей привыкшие подчиняться одному единственному вожаку, теперь тоже желали возрождения древних правил и законов.

Маараˈн расправился со всем Советом, за исключением Седьмой и Одиннадцатого — те тоже слишком любили жизнь, чтобы так глупо погибнуть, и потому благоразумно, по их мнению, подчинили, признавая власть сильнейшего из них.

Людей, как ни странно, не коснулся переворот в рядах Фурий — те были слишком заняты своими повседневными делами.

Как всегда — самые значимые события оставались незамеченными.

Пять дней потратили братья на то, чтобы прийти в себя и окончательно понять, что же им теперь делать, и за то время все драконы, а потом, всё же, и люди, подчинившись своему Старейшине, коим был один из Говорящих, присягнули на верность своему Королю.

Бывшему Пятому Советнику…

Ответ нашёлся там, где его изначально и не искали.

Маараˈн сам вернул силу Древним Законам, и в этом была его главная слабость, ведь он не учёл, что запугать он сумел не всех, и обязательно найдутся те смельчаки, что вызовут его на дуэль.

А Дуэль Одарённых всегда заканчивалась гибелью одного из её участников — это было правило.

Трофеи доставались победителям.

Это — тоже правило.

И им теперь следовало вспомнить о нём, об этом правиле и всех его последствиях, бросив вызов самопровозглашённому Королю Клана Ночных Фурий.

Точнее не им — ему.

Иккингу.

Если доселе он боялся собственной силы, боялся нечаянно навредить окружающим, то теперь он не боялся ничего — он однажды уже потерял мать, и теперь это чувство только разбередила предыдущую, ещё не заросшую рану на его душе.

Теперь осталась только решимость на пополам с чувством долга — он не хотел проливать кровь, не хотел убивать, но, как оказалось, не так уж и неправ был его отец в собственной жестокости.

Страшно было то, что Стоик не видел в этом ничего ужасного.

Иккинг же осознавал чудовищность собственной задумки, и страдал от этого, но понимал — кроме него воплотить её было некому.

Некому было спасти их всех.

Большая сила накладывала ещё большую ответственность.

И когда наставал момент истины, когда на кону стояли сотни жизней, было не до моральных терзаний и не до чистоты собственной души, не до размышлений о жестокости и несправедливости этого мира.

Было время действовать.

***

— Как и говорила Третья… Всё мертвы.

— Ты это чувствовала?