Клавдий. Нежданный император

Клавдий также регулярно устраивал бои гладиаторов, которые очень любил (еще одна общая черта с Калигулой). Племянник предпочитал фракийцев и недолюбливал мурмиллонов, повелев уменьшить их вооружение. Дядя же отдавал предпочтение бестиариям, сражавшимся с дикими зверями. Светоний утверждает, что ему так нравилось смотреть, как воины умирают на арене, что он велел перерезать горло всем упавшим, в частности ретиариям[69], потому что те сражались без шлема и, когда они умирали, можно было видеть их лица. Из кровожадности он присутствовал на всех «полуденных боях». Так называли бои, устраиваемые в обед; их особенностью было то, что в них сражались приговоренные к смерти, которых заставляли убивать друг друга без всякой защиты. Здесь не было никакого искусства фехтования, никаких щитов и шлемов — ничего, способного отдалить конец. Кинжал, кожа. Быстро проступает кровь, смерть не за горами. Побежденный и победитель погибают. Для таких зрелищ тоже находилась публика, которой эта резня заменяла обед. По словам Светония, там бывал и Клавдий. Не в силах насытиться, он якобы заставил сражаться смотрителей машин, когда не сработал какой-то механизм. Он дошел до того, что швырнул на арену своего номенклатора

[70] в тоге. Ни один автор не подтверждает слова Светония, который, похоже, пересказывает досужие сплетни. Даже Сенека в «Отыквлении божественного Клавдия» ни словом не упоминает об этом нездоровом пристрастии. Странная забывчивость со стороны самого злобного преследователя Клавдия, который к тому же обличает в письмах Луцилию жестокость «полуденных боев» и тех, кто на них присутствует: «Всё прежнее было не боем, а сплошным милосердием, зато теперь — шутки в сторону — пошла настоящая резня! <…> “Но он занимался разбоем, убил человека”. — Кто убил, сам заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это?»[71]

Правда это или ложь, уверения Светония все же представляют интерес, поскольку указывают на то, каким должно было быть в то время пристойное поведение императора во время сражений гладиаторов. Биограф упрекает Клавдия не в том, что он велел приканчивать побежденных, а в том, что получал от этого удовольствие и не скрывал его, то есть опускался до уровня плебса. Такое поведение было тем более неподобающим, что в I веке еще не вошло в обычай систематически убивать побежденных, как это будет к концу следующего века. В интересующую нас эпоху гладиатор умирал либо от удара, полученного в бою, либо потому, что зрители отказывали ему в пощаде, когда он сам объявлял себя побежденным. Но этот отказ был наказанием за то, что он плохо сражался. Вот чем объясняется негодование Сенеки, которому бои гладиаторов кажутся проявлением милосердия по сравнению с беспощадными полуденными зрелищами.

Нравственность была не в том, чтобы осуждать гладиаторство как таковое из гуманных побуждений. Осуждавших эти бои людей было так же мало, как сегодня — обличителей бокса. К тому же вопреки распространенным представлениям гладиаторы по большей части были добровольцами. То есть нравственность преследовала две другие цели. В политическом плане предостерегала против обаяния насилия, под которое подпадали зрители. Примерно так же в наши дни нравственность осуждает жестокие и порнографические фильмы и видеоигры. В личностном же плане учила не злоупотреблять подобными развлечениями. «Нет ничего гибельнее для добрых нравов, чем зрелища: ведь через наслаждение еще легче подкрадываются к нам пороки», — говорит Сенека, прежде чем привести в пример полуденные бои. Заметим попутно, что ему плевать на участь осужденных: они получили по заслугам. Тревожит его нечто совершенно личное: ему нужно остерегаться того, чтобы через грязные зрелища не замарать свою душу. Иными словами, если такие представления опасны для философа и порядочного человека вроде него, насколько же они опаснее для вульгарной черни!

Под таким углом зрения становится понятнее тяжесть обвинений против Клавдия. В самом деле, он провинился дважды: уклонился и от своего политического долга, предписывающего государю не приобщать народ к насилию, и от нравственного, что было бы не так страшно, если бы он не был императором и не должен был подавать положительный пример.

* * *