Клавдий. Нежданный император

Сенека сводит тут личные счеты за восемь лет ссылки на Корсику, где ему, кстати, совсем не понравилось. Но его опус преследовал и политическую цель: выразить суть претензий со стороны сенаторского сословия к политике Клавдия, в частности, его открытости к уроженцам провинций и вольноотпущенникам, его судебной практике… «Отыквление божественного Клавдия» стало вкладом в историографию «дурного императора», и с этой точки зрения данное произведение — весьма удачный пропагандистский ход. Наконец, как говорит Пьер Грималь, целью было «дать понять, что юный Нерон станет другим, еще более великим Августом», который положит конец заблуждениям Клавдия.

Правда и то, что у традиционного политического класса были причины для недовольства этим нежданным императором, над которым он смеялся порой сквозь слезы. Только подумайте! Доверить высокие посты в администрации бывшим рабам, предпочтительно домочадцам! А эта идея ввести провинциалов в сенат, пусть хотя бы местную элиту! Вот что было совершенно невыносимо, и Сенека превосходно выразил настроение себе подобных, издеваясь над этим кретином, который «решил увидеть в тогах всех — греков, и галлов, и испанцев, и британцев». Ничего себе шпилька от стоика! Впрочем, столь же странен и весь памфлет. С чего бы вообще так зло смеяться над мерой, проникнутой духом стоицизма? Разве не считали последователи этого учения, что все люди — члены одной мировой республики, единой ойкумены? Разве человеческое стадо не пасется на «общем пастбище» (sunnomos), столь дорогом сердцу Зенона Китийского — основателя школы? Да и сам Луций Анней Сенека разве не родом из Испании, из Кордовы? И хотя теперь он сенатор, принадлежит к первейшему сословию, он все равно homo novus

— новый человек, выходец из семейства всадников. Тогда почему он отказывает другим в том, что получили его собственная семья и он сам? Просто потому, что человеку свойственно цепляться за свои привилегии, даже если он является или называется философом. А новые привилегированные зачастую хуже старых. С этой точки зрения у него много общего с Цицероном — еще одним всадником, сделавшимся олигархом покруче прежних…

И все-таки прав был Клавдий, когда говорил, в отношении и вопреки всей этой ограниченной аристократии, что подобно тому как нынешние исторические примеры были вчерашними новшествами, так и нынешние нововведения завтра станут примерами. Высказываясь о галлах из «Косматой Галлии», которых хотел ввести в сенат, он мог бы привести в пример цизальпинских галлов. В его время они были римскими гражданами. Но во времена Цезаря, когда тот сделал кое-кого из этих галлов сенаторами, над ними потешались, рассказывая, что они сменили штаны на латиклаву и спрашивали у прохожих, как пройти в курию…

Отметим, что те же связи со стоицизмом прослеживаются и в других делах Клавдия, отмеченных печатью филантропии, например в законах в пользу рабов и женщин. Именно филантропией объясняется и пристрастие Клавдия лично выносить приговоры, осмеянное многими древними авторами.

В целом итоги правления скорее положительные: на границах — мир и безопасность, система управления в центре и на местах улучшилась, судебная процедура ускорилась, законодательство приведено в соответствие с эпохой, ведутся крупные строительные работы, государственные финансы оздоровлены. Можно ли сказать то же самое о завоевании Британии? Мы все-таки думаем, что приобретение новой провинции было рентабельным в экономическом плане, но сильно повредило общей стратегии Империи. В то время как Британия сама по себе не представляла никакой опасности, на острове придется постоянно держать войска — хотя бы для защиты завоеванных территорий от угрозы со стороны пиктов и скоттов с Севера. Силы, затраченные на оккупацию, можно было бросить на расширение буферной зоны за Рейном, что принесло бы гораздо больше пользы: Клавдий явно упустил возможность навести порядок в Германии, хотя возвращение фризов под власть Рима следует зачесть ему в актив.