Клятва. История сестер, выживших в Освенциме

Я вскочила с кровати, не понимая, где нахожусь. Принялась мерить шагами комнату. Надо вставать. Надо мчаться в уборную. Надо строиться на поверку.

«Raus! Raus!»

Я тряслась всем телом. За балконной дверью в небе появился легкий, бледный-пребледный штрих света. Лишь тогда я прекратила вышагивать по комнате и заламывать руки. Небо хоть и серое, но нежнее, чем тот суровый, режущий сердце в клочья металл над головой.

Данкина рука обхватила меня за талию, она крепко прижала меня к себе. Это свобода, тихая комната на заре. Взявшись под руки, мы стояли и смотрели, как розовеет мир.

* * *

Нас поместили на несколько дней в госпиталь, а потом в лагерь перемещенных лиц, откуда собирались депортировать в Германию, поскольку у нас не имелось документов. Я собрала девушек, с которыми мы были в Нойштадте-Глеве – Дину, Данку и других, – и мы отправились в кабинет к еще одному майору. Тот сказал, что у него нет иного выбора, кроме депортации. Мы бросились на колени, умоляя его оставить нас в Голландии.

Девушки, пережившие Аушвиц и Марш Смерти и после освобождения Нойштадта-Глеве оказавшиеся в Голландии, с неизвестным израильским солдатом

– Мы три года провели в Аушвице. Пожалуйста, не бросайте нас. Мы так настрадались! – Мы хватали его за колени и рыдали. – Пожалуйста, не делайте с нами этого! Мы насмотрелись таких ужасов! Не отправляйте нас назад!

– Ладно. Хватит. – Он попытался поднять меня с пола. – Я не буду вас депортировать. – Он хотел тут же выпроводить нас из кабинета, но нас переполняли эмоции. Встретиться с добрым отношением, после того как тебя годами унижают и давят, словно насекомое, ощутить себя человеком, после того как тебе постоянно твердят, что ты не относишься к роду людскому, – нет слов, чтобы выразить эти чувства. Мы вновь рухнули на колени со словами благодарности.

Американцы направили нас в Красный Крест и в Команду помощи № 10, чей руководитель, голландец Джон Гелиссен, поручил нам помогать его соотечественникам, возвращающимся домой. Это были такие же люди, как мы, их тоже освободили из лагерей, но мы не встретили никого из Аушвица. Мы вспоминали, как девушки из Амстердама падали замертво, как мухи. Сколько нас выжило в Аушвице?

Через пару недель все голландцы нашли свои дома. Гелиссен в растерянности не знал, что с нами делать: у нас ни дома, ни семьи, ни родины. Тогда он нашел нам работу – мы с Данкой шили, остальные готовили или занимались уборкой. Пока у нас была работа, мы могли оставаться в Голландии, так что трудились мы очень усердно. Настолько усердно, что Гелиссен, обнаружив, что мы припрятываем хлеб, проявил большое понимание. Нам было очень неловко, но мы ничего не могли с собой поделать, ведь мы три года не видели столько еды. И поэтому – на всякий случай – складывали хлеб под матрасы, пока он не плесневел и не начинал пахнуть.

Гелиссен усадил нас рядом.

– Вам больше не надо экономить хлеб. Вы больше никогда не будете испытывать нужду в нем, – пообещал он. Мы кивали в ответ, но его слова нас не убедили. Мне не хотелось, чтобы он сердился, поэтому я каждый вечер проверяла наши запасы на предмет плесени, и лишь через месяц мы поверили, что назавтра хлеб никуда не исчезнет, и перестали складировать лишние корки под матрасами.

Джон Гелиссен и Рена Корнрайх в день помолвки

Руководитель Команды № 10 был не только добр, но и весьма хорош собой! Он приглашал нас на танцы, но со мной танцевал вдвое чаще, чем с остальными, и я почувствовала, что влюбляюсь. Данка обожала Джона, и она не ожидала, что я влюблюсь в гоя. Но ведь мне уже доводилось любить нееврея, так что я не видела, почему бы не повторить этот опыт. Неевреи от евреев отличаются не так уж сильно. Все мы люди. Мы смеемся. Мы плачем. Мы любим. И 29 июля 1947-го, через два года после войны, мы с руководителем Команды помощи № 10 Джоном Гелиссеном поженились.

Мы сразу решили обзавестись детьми, но сначала у меня случился выкидыш. И как же я была счастлива, когда наконец родилась Сильвия! Не описать. Когда мне вручили эту крошечную прелестную малышку, мою собственную, я сосчитала все ее лучшие на свете пальчики на ручках и ножках. «Я люблю тебя, – сказала я ей. – И тебя люблю, Джон, и тебя, медсестричка, и вас, доктор. Я люблю весь мир – даже с немцами». Именно так я себя и чувствовала.

В 1954 году мы вслед за Данкой переехали в Америку. Всего мы родили четверых детей – Сильвию, Джозефа, Питера и Роберта, – а теперь у нас уже и трое внуков – Шон, Джулия и Закари Джон. На пенсии мы перебрались в Северную Каролину, к Голубым горам, которые напоминают мне о польских Карпатах.

Я обрела хорошего мужа, и у меня хорошая жизнь, какой мне пожелала та женщина, похожая на маму. Каждый год на второе мая Джон дарит мне букет белых и красных гвоздик в честь годовщины нашего освобождения. В букете записка: «Эта дата важнее, чем твой день рождения, ведь без нее в день рождения нечего было бы праздновать. Люблю тебя. Джон».

* * *