Клятва на верность

Медведь тянул с решением сколько мог, но однажды силы покинули его окончательно. Когда он шел на кухню к аптечке, чтобы накапать себе пятнадцать капель той коричневой горькой дряни, в глазах внезапно потемнело, стены опрокинулись, и очнулся он лишь с приходом Алика, встревоженного тем, что Георгий Иванович давно его не окликал.

Алик, уже второй месяц находившийся в особняке Медведя неотлучно, поднял иссушенное болезнью тело и осторожно уложил на постель. Медведь пришел в себя, понял сразу, что дни его окончательно сочтены, а также и то, что медлить больше нельзя. И он приказал сообщить Ангелу о том, что надо созвать большой сход, который последний раз собирали много лет назад, когда молодого Варяга приняли в число главных…

Алик переспросил:

— Всех? И Варяга тоже?

— Особенно его. Проследи, чтобы все собрались: и Гу-ро, и Граф, и Лис, и Федул — все. Я хочу сообщить нечто важное, может, самое важное для всех. А сейчас дай мне стакашек водки, что-то мне опять поплохело.

— Не стоит, Георгий Иванович. Доктор же предупреждал, что много пить тебе — чистая смерть. Рюмку могу, не больше.

— Снявши голову, по волосам не плачут, — ухмыльнулся Медведь, отлично знавший, что он и так умирает. Но снисходительно согласился: — Ладно, давай рюмку. Потом еще принесешь.

Вечером пришел врач, по требованию Медведя оставил какие-то таблетки. Наутро Медведь чувствовал себя почти как прежде: почти энергичным, почти бодрым, почти здоровым.

А в субботу, к полудню, собрались все. Приехал и Варяг, которого после той давней тайной операции в лицо знали, помимо Медведя, только Алик и Ангел. Поэтому на незнакомого фраера в галстуке косились все.

Когда Медведь вышел к законникам, все увидели то, что он уже не замечал. К ним вышел не Георгий Иванович, а его тень. Скулы обтянулись, нос заострился, глаза запали и почернели, — во главе стола уселся живой труп. Лишь голос прозвучал властно, твердо, когда Медведь неожиданно для всех указал Варягу место рядом с собой, по правую руку.

Вновь все напряженно переглянулись, но смолчали. Если Медведю надо сажать выше всех этого гладкого фраера, значит, на то его воля.

— Алик, распорядись, чтобы принесли всем выпить, закусить… — сказал Медведь и оглядел законников, уместившихся за большим столом. Лис в недоумении почесывал свою рыжую, вечно всклокоченную шевелюру. Федул, не признающий костюмов, сидел в байковой рубашке навыпуск и штанах, похожий на тракториста, кем он и был в юности, пока не попал в колонию за ограбление дома председателя колхоза. Граф, недовольно косившийся на сидящего подле Медведя моложавого парня в дорогом костюме, старался придать лицу отсутствующее выражение. А Гуро удавалось казаться безразличным, — ковырялся спичкой в ухе, делал вид, что окружающее его совершенно не интересует. Да, все собрались и все ждут: Силач, Муха, Красавчик, Грек, Цапля — все, в общем.

Федул первым спросил:

— Зачем нас позвал, Георгий Иванович?

— Алик, в столовой все готово? — бросил глухо Медведь. — Можно начинать?

Он еще раз оглядел всех, заново оценивая каждого. Не должно быть случайностей, все необходимо предусмотреть.

— Я позвал вас вот для чего… — Медведь взял рюмку со стола и выпил. Все молча с вниманием ждали. — Я уже не жилец. Сегодня-завтра уже не встану. Костлявая никого не минует, тут уж ничего не поделаешь. Я хорошо пожил, грех жаловаться, каждому бы такую жизнь. Хочу и уйти достойно. Я собрал вас для того, чтобы вы все, главные воры страны, справили по мне поминки. В столовой уже накрыт стол, а я хочу при жизни видеть, как меня провожают в последний путь. Пейте, ешьте, чтобы мне там было спокойнее.

Все переглянулись. Услышанное было неожиданным. Конечно, Медведь был уже не жилец, это все знали, но каждый еще надеялся, что как-нибудь все еще продлится в тиши и спокойствии. Потому что смерть любого смотрящего по региону всегда вызывала катаклизм — большего или меньшего масштаба. Каждый новый хозяин либо прореживал ряды воров, устраняя неугодных ему, либо стремился перекроить сферы деятельности. И то и другое было чревато скандалами, обидами, а то и стрельбой и большой кровью. Что уж говорить о смерти смотрящего России…

Все как-то даже не обратили внимания на причуду Медведя: устроить при жизни собственные поминки. Лишь позже до всех дошло, что бы это значило, — и все зашевелились, стали переглядываться.

Молча перешли в столовую. Стол ломился от яств. По русскому обычаю всех обнесли кутьей, потом подали блины с медом. А дальше стали выбирать по вкусу.