Клинки севера

Вилль тяжело перекатился с тюфяка на пол, не чувствуя впившихся в тело осколков, и, похоже, вообще ничего не соображая. Он стоял на четвереньках, глухо рыча; деформирующиеся мышцы перекатывались под кожей с такой силой, что прилипшая от пота рубашка тут и там вздымалась желваками. Крылья с треском прострелили ткань и заскрежетали об пол костяными шипами. Удлинившиеся когти оставили на камне красные бороздки. Аватар менял ипостась, превращаясь неестественно и мучительно.

— Вилль, чем помочь?!

— Н-не подходи-и-и…

Когда Вилль заскулил, а потом взвыл, Алесса зажала уши, думая, что сейчас точно оглохнет.

И провалилась в свет.

***

Над выжженной лужайкой повис прогорклый чад горящей древесины; солнце палит, ослепительно белое…

…ослепительно белое, каким должен быть снег на побережье Себерского Перелива. Сейчас тяжёлые сапоги берберианцев смешали его с кровью и пеплом. Меж тлеющих одноэтажных изб, поскрипывая досками-чешуёй, бродил деревянный дракон, словно хозяин, проверяющий, дочиста ли сжаты нивы. Всхрапнув, Алесса яростно топнула копытом, но наличию оного совсем не удивилась. Всё так, как и должно быть.

— Ты прришла сама и теперрь умрёшшшь… — разворачивая шерстяные крылья, проскрежетал дракон.

— Прочь отсюда! — рог с искрой на острие склонился почти до дола.

Дракон рыкнул, выдохнув огненный сгусток. Все восемь ветров свились в копьё и рванули навстречу, взметнув остриженную гриву хозяйки и повелительницы. Здесь нет тебе места, ночная тварь.

Земля мелко задрожала, в более-менее уцелевших домах провалились крыши, а затем в розоватом мареве исчезающего пламени показалась оскаленная морда. Только Алесса видела перед собой не кошмарного дракона, мчащего прямо на неё, а обычный корабль, неуклюже перебирающий множеством лап-вёсел, которому на суше не место. Не её сон, не её страхи. Что крепче: изъеденное морем дерево или алмаз? Рог вошёл как раз в центр грудины, без труда разбив доски в щепки, и Алесса, проломив «дракона» насквозь, вспрыгнула ему на спину. Тварь взревела, пытаясь встать на дыбы. Но единорог оказалась проворнее.

Восемь ветров рвали парус на лоскуты; от ударов острых копыт щиты сыпались с бортов, мачта переломилась у основания и кровью выступила сосновая смола. А последний, самый мощный удар сбил коронованную гребнем голову.

Единорог спрыгнула в снег. Обшивка драккара задрожала, чернея на глазах; градом брызнули гвозди и заклёпки, обращаясь в пыль ещё на лету. Обнажённый киль завалился набок и рассыпался прахом.

Дракону пришёл конец. И ночным кошмарам — тоже.

Подёрнувшись дымкой, истаивали в воздухе дома, сарайчики; затих слабый треск угольев, и стало слышно, как рокочет Безбрежный Океан; небо очистилось, посвежело, а на самом горизонте Алесса увидела ледяную скалу Артенн, похожую на орлиную голову, с клюва которой учились летать крылатые волки. От исчезнувшего поселения аватар остался только один дом возле каменного колодца-журавля. К нему и поспешила единорог.

Закопчённая дверь вылетела с одного удара; смрад горелого мяса вышиб из груди дух, из глаз — слёзы.

— Ви-илль!

Ответом был грохот рухнувших полок: дом разваливался на части. Скорей!

Единорог ступила под стонущую от напряжения крышу.

Мальчик в окровавленной рубашке полулежал у дальней стены, сложив ручки на животе, точно умерший. Но он ещё дышал. Единорог опустилась на колени, осторожно положила голову на руки ребёнка.

— Arvielle?

Тот слабо пошевелился.

— Я уже умер, и ты пришла, чтобы отвести меня к маме? — в голоске прозвучала надежда, даже радость, но единорог строго ответила:

— Нет, малыш, мама теперь в чертогах Пресветлой Богини с папой и Эстель. Им хорошо вместе, и так будет всегда. А ты должен остаться, чтобы заботиться о Симке. Ты помнишь своего Симку?

— Симка… А где он?

— Он ждёт тебя за порогом, малыш. И все, кто тебя любит, тоже очень ждут. Твоя летопись ещё не закончена, ты должен жить.

— Дракон никогда меня не отпустит.

— Дракон ушёл. Навсегда ушёл. Пойдём, малыш, пора возвращаться домой.

Две ручонки крепко вцепились в гриву. Единорог медленно встала, поднимая ребёнка на ноги. Каждый шаг — словно по раскалённым углям, вместо воздуха — кипящая лава. На шею будто надели пудовый хомут, ноги подкашивались. Скосив глаз, Алесса увидела, что рядом тяжело ступает уже не ребёнок, а Вилль настоящий. Это придало сил для последнего рывка.

Они вывалились за порог и рухнули в снег, ослепительно белый, каким и должен быть снег на побережье Себерского Перелива. Пальцы аватара перебирали гриву, гладили шею, пачкая шерсть копотью.

Как же она жила полгода, не видя рядом его глаз с золотыми искрами-смешинками, не слыша его дыхания, не ощущая его рук?..

Ледяной воздух севера теплел, наполняясь щебетом лесных птиц, звоном кружащих над лугом насекомых, поскрипыванием ветряной мельницы…

***