Ключевые 7 радикалов. Человек 2.0: как понять, принять, наладить взаимодействие

«Так зачем же боец бросился на амбразуру? – спросит эпилептоид, сурово прищурившись. – Не сумел, по неопытности, гранатой достать врага или хотел «геройскую» пенсию семье обеспечить?» – «Да вы что?! Как вам не стыдно! Он жизнь за Родину отдал! Бескорыстно!» – возразит с болью эмотив.

Эпилептоид будет смотреть на него подозрительно: «То ли сам – глупец, то ли меня глупцом считает. И то, и другое – плохо, но ожидаемо». Точка зрения эпилептоида такова: подвиг одного – это всегда преступная халатность другого. И именно вторую часть этой формулы эпилептоид смакует в своём сознании с особым удовольствием.

Эпилептоид гораздо охотнее признает в чьих-либо действиях корыстные, иждивенческие, сугубо прагматические мотивы, на худой конец – наличие вынуждающих обстоятельств, чем поверит в чью-то искренность, открытость, в стремление помочь людям просто так, от души, в доброту и добровольное самопожертвование.

Хорошо помню, как, обливаясь слезами, стоя, аплодировал спектаклю «Юнона и Авось» в московском театре Ленком: «Боже, какая возвышенная история! Гимн любви и преданности, романтическая сага…». А рядом стояла коротко стриженая девица, крепкого мужского сложения, и, механически хлопая в ладоши, в ином духе комментировала своему спутнику судьбу Кончиты, прождавшей графа Резанова сорок лет и умершей в одиночестве: «Что ещё ей оставалось делать? Он лишил её невинности, практически, на глазах у всех. Страна католическая, нравы строгие. Ну, кому она после этого нужна? Хорошо ещё, в монастырь не упрятали дуру».

Порой складывается впечатление, что эпилептоид просто боится поверить в широту души и бескорыстие. Ведь это в принципе не поддающиеся управлению качества человеческой натуры, враждебные самой внутренней сути эпилептоида. Они, вдобавок, предполагают мощное энергетическое обеспечение, которого у него нет.

Поэтому, услышав возглас: «Эх, да что там – бери последнюю рубаху!», эпилептоид сперва сжимается от страха, как перед бурей, а затем – разжимается, как злая пружина, и с ожесточением убеждает себя и других: «Это – чушь. Так нельзя поступать. Нельзя рисковать последним, не думая о завтрашнем дне». Перенося мысленно столь расточительный, во всех отношениях, образ поведения на себя, он, вероятно, внутренне ёжится и негодует.

Сами эпилептоиды живут весьма рационально, приземлённо. «Рождённый ползать стирает чаще»^[34] – только и всего. Порой это производит неприятное впечатление, особенно там, где привычно ожидаешь иного.

Как-то, ещё в пионерскую эпоху, мне поручили взять интервью для школьной газеты у ветерана Великой Отечественной войны. С ним созвонились накануне, заручились его согласием. И он принял меня и моего приятеля вполне радушно: усадил за стол с чаем и пряниками, познакомил со своей женой – Марьей Ивановной.

Этот человек воевал с первого до последнего дня войны. Он был истребителем танков. Это воинская специальность, требующая исключительного мужества, смелости, хладнокровия. Представьте, боец, без каких-либо особых средств защиты, прячется в окопе, вооружённый всего лишь противотанковым ружьём. А на него надвигаются огромные махины, изрыгающие смерть. И солдат в этих условиях должен собраться, прицелиться с расстояния не более четырёхсот метров (которое движущийся на него танк «съедает» за считанные минуты) в уязвимую точку брони и выстрелить. Потрясающее самообладание! Геройство!

Боевые ордена, которым не хватало места на груди ветерана, подтверждали эти качества. И он выжил – вот что невероятно! Словом, нас с приятелем переполняли впечатления от рассказов старого солдата.

Улучив момент, мы задали вопрос: «О чём же вы думали, сидя в окопе и целясь во вражеский танк?» и развесили уши в ожидании достойного ответа. «Сейчас он, конечно, скажет: думал о Родине, о победе над фашизмом», – предполагали желторотые пионеры. Но дедушка нас удивил: «Вот о ней, о Марии Ивановне, о Маше своей думал. О детишках. Маша-то с детьми была в эвакуации, голодали они. А мне за каждый подбитый танк правительство пятьсот рублей платило. Целюсь я, стреляю, и, как попаду, хвалить себя начинаю – ещё пятьсот рублей Маше пошлю».

Помню, мы были шокированы. Этот ответ так невыгодно контрастировал с нашим представлением о героизме, да и об этом ветеране, которое сложилось в ходе беседы. Домой возвращались понурые, не зная, о чём писать в школьной газете…

Уже значительно позже, повзрослев, я понял, что это был ответ профессионала. Профи качественно делают своё дело и хотят получать за это деньги. Воины-профессионалы идут на поле боя не погибать, а убивать врагов – умело, расчётливо, создавая ещё и материальный задел на будущее, когда они, устав от войн, построят себе домик, обзаведутся хозяйством и будут доживать век рядом со своей Марьей Ивановной. Такова жизнь…