Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов

Очень быстро дома у Довлатовых стали собираться большие литературные компании. Как-то здесь было устроено чтение только что законченной поэмы Иосифа Бродского. О том, как это было, вспоминала будущая жена Довлатова Ася Пекуровская:

Сережа познакомился с Осей зимой 1959-го, у себя дома, на Рубинштейна. Встреча их закончилась обоюдной неприязнью. У каждого были на то свои причины: Бродский тогда был в меня влюблен и усмотрел в Сергее соперника. А Сережа занял снобистскую позицию и говорил, что у Оси никакого поэтического дарования нет. Я, кстати, была с ним согласна.

К приходу гостей на стол были выставлены угощения. Посередине стояло блюдо с целой горой редких по тем временам грецких орехов. Ося встал у рояля и приготовился читать, но взоры всех были направлены исключительно на орехи. Чем дольше он читал, тем ближе к орехам переползали гости. Наконец, плюнув на условности, к Осе просто повернулись спиной.

Дочитав только что написанное «Шествие», Ося сложил листки, не взглянул на угощение (от которого остались лишь жалкие крохи) и направился к выходу. Дойдя почти до двери, он посмотрел куда-то на книжную полку и сказал:

– Прошу запомнить: сегодня освистали гения!

Пекуровская считалась красавицей, самой блестящей девушкой тогдашнего литературного андеграунда. Ее называли ленинградской Жаклин Кеннеди-Онасис, и влюблен в нее был не только молоденький Бродский – ухаживать за Асей для литераторов той поры было что-то вроде перехода в высшую лигу. Прозаик Валерий Попов вспоминал:

Асю я встретил задолго до Довлатова. Ее звезда взошла намного раньше. Помню знаменитое в начале 1960-х кафе «Север». Таких красивых, элегантных, интеллигентных людей, и в таком количестве я не встречал больше нигде и никогда. Из полумрака кафе появляется легендарная Ася и подходит ко мне. Не помню, кто нас знакомит, – помню только ее.

Громадные, темные, слегка матовые, насмешливые глаза. Удивительно гладкая, «нездешняя» кожа. Эпатирующий короткий ежик, уже тогда с сединой, наверное, еще искусственной.

Красота, обаяние, насмешка – вот тогдашняя Ася.

– Погоди, Фима! Дай поговорить с умным человеком! – через плечо бросает она своему верному оруженосцу Фиме Койсману, знаменитому адвокату и, по слухам, самому богатому человеку города. Фима что-то обиженно бормочет.

Ее только что исключили из университета, и она устроилась работать на фабрику мягкой игрушки, но от этого совсем не изменилась. С ее весельем, умом, страстью к интригам и розыгрышам, Ася была безусловно в центре тогдашней блестящей жизни. И все тянулись к ней. В свою свиту она включала и меня, хотя я и пробовал доказывать, будто это я включил ее в свою. Смыслом жизни для Аси была игра, шутка.