– Николай Львович был человек бывалый, мы с ним не говорили о своем прошлом, но по всему чувствовалось, что жизнь его потрепала, пришлось пройти огонь, воду и медные трубы. Так что вполне возможно, что он где-то видел моего, с позволения сказать, зятя. Другое дело – как я впустил его в свой дом, в свою семью…
Леня промолчал, хотя у него такой вопрос тоже возник.
Рудольф Андреевич вздохнул и сам себе ответил:
– А что я мог сделать? В свое время я сделал большую ошибку – разбаловал дочь. Светка у меня одна, мать ее умерла, когда ей было тринадцать лет, и я думал, что раз у ребенка нет матери, то у него должно быть все самое лучшее. Вот она и привыкла получать все, что захочет. Любую игрушку, любую одежку, любое лакомство – ни в чем ей не было отказа. А когда выросла, то же самое – машины, драгоценности… а как увидела этого Вагифа, влюбилась и не хотела ничего слушать – вынь да положь! Захотела за него замуж! Я, конечно, был против, пытался ее отговорить – но она меня и слушать не хотела!
– Ох, уж эти дети… – сочувственно кивнул Леня.
– Нет, вы не подумайте, – Рудольф Андреевич взглянул на Леню, – не подумайте, что я имею что-то против выходцев с Кавказа, я не националист, но я сразу почувствовал в нем какую-то фальшь, какую-то червоточину. Но разве дочь убедишь? Разве они когда-нибудь слушали родителей, которые желают им только добра?
– А чем ваш зять вообще занимается? – спросил Маркиз.
– И это тоже… – хозяин дома поморщился. – Представляется всем бизнесменом, а какой у него бизнес? Какая-то мелкая фирмочка по продаже и установке сейфов…
– Как-то это не вяжется. Если он – один из тех двоих, кто тогда похитил большие деньги, – то должен быть богатым человеком, как минимум иметь свой собственный крупный бизнес.
– Чего не было, того не было, – Рудольф Андреевич пожал плечами. – Если Николай Львович не ошибся и мой зять – действительно Ахмат Рамзанов, я могу это объяснить только тем, что напарник его обманул и присвоил все деньги.
– Или они где-то спрятали эти деньги, – предположил Леня, – и договорились не трогать их, пока все не успокоится.
– Но ведь прошло уже пятнадцать лет! Короче, дела у него шли вяло. Дочь попросила меня, чтобы я помог ему подняться, познакомил с нужными людьми. Я поговорил кое с кем, все же он не посторонний теперь человек, муж дочери. Мои знакомые прислушались ко мне, попытались вести с ним дела – но очень скоро отказались: с ним совершенно невозможно работать, он натуральный отморозок. Кстати, моему соседу устанавливала сейф тоже его фирма – я хотел помочь зятю и посоветовал Николаю Львовичу обратиться к нему.
– Вот это действительно кстати… – протянул Маркиз. – А ваш зять сам устанавливал сейф у Николая Львовича?
– Нет, он послал туда своих людей.
– А сам он не бывал в доме у вашего соседа?
– Вот вы сейчас спросили, и я вспомнил… действительно, ведь был такой случай: примерно месяц назад Николай Львович позвонил мне и сказал, что с его сейфом что-то случилось, он не мог его открыть, а когда он позвонил в фирму зятя, ему сказали, что смогут прислать мастера только в понедельник. А ему срочно нужно было попасть в сейф. И тут вдруг мой зять, который не слишком любит работать, вызвался пойти к Николаю Львовичу. И действительно, пошел к нему и все сделал.
– Вот как!.. – повторил Маркиз.
– Вы думаете, он при этом выяснил код его сейфа и потом мог его вскрыть в отсутствие хозяина? – догадался Рудольф Андреевич.
– Все возможно… Так-так… ну, кое-что для меня прояснилось, но не все, – пробормотал Маркиз, – засим позвольте откланяться.
Рудольф Андреевич с сожалением проводил взглядом свои проигранные шахматы, а Леня направился прямиком к Марку Клеверу, чтобы отдать ему набор Педро Руиса и подарить еще один, в благодарность за науку.
Вениамин дождался, когда уйдет директриса Инна Романовна, и заглянул в приемную.
– Вы что-то хотели, Вениамин Александрович? – спросила Ляля, перебирая бумаги. – Инны Романовны сейчас нет, но, может, я могу чем-то помочь?
– Да-да… – Вениамин потоптался на пороге, – Лариса, я хотел бы вас попросить…
Ляля подняла глаза от бумаг и оглядела Вениамина. Ни тени недовольства, ни тени неприязни, только спокойная доброжелательность. Хотя, конечно, не всякая на ее месте удержалась бы от презрительной ухмылки.
Вениамин был жалок – в этой своей заношенной несвежей одежде, в стоптанных старомодных ботинках и с затравленным выражением на лице.
– Не стесняйтесь, Вениамин Александрович, – улыбнулась она приветливо, – так о чем вы хотели попросить? И зовите меня Лялей, мы же договорились.
– Да-да… – он вздохнул. – Ну тогда и вы зовите меня просто Вениамином, без отчества.
Ляля поскорее опустила вспыхнувшие глаза. Вот как, это хороший знак! Только не нужно показывать ему свою радость. Это преждевременно и может его отпугнуть.
– Вы не могли бы… – тянул Вениамин, так что Ляле захотелось встать и встряхнуть его хорошенько, чтобы не мямлил, а сказал наконец внятно, чего он от нее хочет.