Клюква со вкусом смерти

– Мне непонятно, что здесь делает КаГэБэ? Ещё не всех леших и кикимор вытащили из болот? – в голосе следователя слышалась неприкрытая издёвка. – Вы бы передали своему подполковнику, что ваше времяпрепровождение в этом месте уже вызывает законное недоумение. И не только у меня. Боюсь, что обычным рапортом вы не отделаетесь. У меня есть не просто подозреваемый, а, можно сказать, подследственный, который, к вашему сведению, уже признался в совершенном им преступлении. Вы же наводите смуту среди людей. Это, насколько я понимаю, противоречит всем канонам вашей деятельности.

– Я выполняю приказ своего начальства. Поэтому все претензии переадресуйте ему. – Голос Ерохина звучал спокойно.

Дубовик, слушая этот диалог, улыбнулся лишь краешками губ, представив себе бесстрастное выражение лица капитана, которое, наверняка, злило следователя больше, чем сами слова.

«Мне осталось найти ответ лишь на один вопрос, чтобы тебя ткнуть мордой в дерьмо, – думал подполковник, возмущенный словами Моршанского. – Только что же я упустил, в чём моя ошибка? Отпуск… Отпуск… Ведь должен же был он уехать! Тут я никак не мог ошибиться. Или всё же промахнулся? Отпуск… Где-то я уже об этом… Здесь. Но от кого?» – он в задумчивости стал мерить шагами большую комнату, потом перевел взгляд на окно и застыл. «Чёрт! Неужели?.. Так просто? И Поленников тогда сказал!.. Если это так, тогда всё встаёт на свои места, – он ещё раз посмотрел на противоположную сторону улицы: – Нет, Баташову я не могу задать этот вопрос, чтобы не вызвать ни у кого никаких лишних вопросов и догадок. Преступник должен оставаться в неведении до конца расследования. Ну, ничего, всё равно узнаю», – с такими мыслями Дубовик вышел и, аккуратно прикрыв за собой дверь, поспешил за Ерохиным в кабинет участкового. Сердце его учащенно билось от предвкушения победы.

– Это кто ж тут моё имя всуе поминает?

– Вот уж не думал, что вы способны подслушивать под дверью, – Моршанский скривил губы.

– Ну, вы так громогласно возмущались нашим присутствием, что не услышать вас мог только глухой, – Дубовик прищурил глаза, глядя на следователя. – Я вполне готов лично выслушать ваши претензии. Итак?..

– Вы дискредитируете расследование! Вы морочите людям головы! В, конце концов, вы мешаете мне работать! – Моршанский всё более закипал.

Подполковник поднял ладони перед собой:

– Последнюю претензию принимаю на все сто процентов! Я мешал, мешаю и буду вам мешать, поскольку это же могу сказать и о вас.

– Знаете, подполковник, я всё же не понимаю сути нашего с вами антагонизма, – Моршанский, будто устав от споров, положил голову на подставленный кулак, но при этом глядя на Дубовика с иронией.

– Да?! Надо же! А я всё это время думал, что вы сознательно, целенаправленно его культивируете, – с обычной усмешкой парировал тот. – И суть ваших поступков, поверьте, мне вполне понятна.

– Вы психолог? Тогда ответьте: почему Сурков признался, не будучи, по-вашему, виновным? – Моршанский едко улыбнулся. – Можете сказать?

– Да это и дураку понятно! – вступил вдруг молчавший до сего времени Кобяков. – Муж Тонькин едет, вот он и струсил, решил пока в городе на время отпуска того, в КПЗ отсидеться. Кто-то из дружков написал Тихону, тот и пообещал убить Витьку. Убить, конечно, не убьёт, но навредить может и себе, и Суркову. Особенно, если напьётся. А Витька, не смотри, что кулаки здоровые, трус ещё тот! Вот мать ему и посоветовала пока признаться, в надежде, что Андрей Ефимович потом его выручит.

– Вот это здорово! – воскликнул Дубовик. – Ну, нормальные ли они? Кретины? Как их ещё назвать? Класть голову на плаху по доброй воле?! Я не всевластен, и ошибиться могу! – Он повернулся к Баташову: – Денис Осипович, вразумите вы их! И вы, Степан Спиридонович! Поговорите с Сурковым!

– А кто ему позволит? – возмутился Моршанский.

– Вас не интересует истина? А вы ещё треплетесь об антагонизме, – за грубостью Дубовик пытался скрыть досаду. – Таким путём ничего нельзя преодолеть! Ладно, – он махнул рукой, – разбирайтесь здесь сами! Пойдём, капитан, у нас с тобой есть незаконченное дело.

Уже на крыльце Дубовик вдруг сказал:

– Плохо. Плохо, что Сурков признался, и все знают, почему. Пока он сидел и молчал, у преступника была уверенность, что парня обвинят в убийстве, как это было с Ботыжниковым. Нигая Моршанский вообще списал со счетов. Но Рустемова сменила гнев на милость – поверила, что мы найдём настоящего преступника. И… Хватит о них! Слушай, капитан, дело вот в чем, – он нервно помял пальцами папиросу, – надо нам узнать, кто из правленцев приходил к соседу Кокошкиной.

Ерохин вопросительно посмотрел на подполковника, усаживаясь на перила крыльца.