Клуб, которого не было

– Noisea – голландцы. А до них, что же до них было… – Тобин вдруг лезет в ежедневник, вырывает лист бумаги, быстро пишет что-то мелким, решительным почерком и протягивает мне.

– Это тебе; мне кажется, вот это сейчас надо слушать. Не успеваю взглянуть на лист – проверка документов,

молодые люди. Да, вылетает, да, в Италию. Тобин – южной наружности, как не проверить документы у такого пассажира.

Очередь на оплату перевеса растягивается на полчаса. Перед нами плачет в клетке кот. Тобин просовывает ему палец. Кот кусается. Тобин смущенно улыбается. Обнимаемся на прощание, домиком, долго – из уважения и чтобы не упасть с недосыпа.

Редкий диджейский пульт в блестящем кейсе уезжает по ленте в чрево аэропорта, Тобин исчезает на паспортном контроле.

Пытаюсь задремать в такси – не получается, сон сбит. Вытаскиваю ручку и огрызок бумаги, делаю себе пометку: «Спросить у бабушки про снотворное!!!» На бумаге что-то написано. Разворачиваю.

David

Sawaka

Baikonaur

Sixtoo

Topogigio

Я надеюсь, мама в Италии уложит его спать.

На мне – оранжевая майка. На майке написано: «Разрешите вас обнять!» Только обниматься мне некогда.

Клуб «Икра» благополучно украл идею у волонтеров фестиваля Роскильде и носится теперь в количестве дюжины человек по московскому парку. Нас пустили на дружественный фестиваль. Промоакция с человеческим лицом.

Обниматься некогда – потому что барменов, официантов и скучающую жену звукорежиссера инструктировали вчера два часа, и как выяснилось – без толку.

Невозмутимый Олейников, руководящий выездным табором, на грани нервного срыва. Отлавливаем команду по одному и повторяем наставления.

Мы не учли, что бармен Тимур будет обращаться к прохожим: «Молодые люди!» Как в милиции. Не предусмотрели, что официантки – стеснительны донельзя и обниматься осмелятся только с редкими детьми безобидной наружности. Не учли, что скучающая жена звукорежиссера – знойная красавица по имени Амалия, – обняв гражданина, немедленно предложит ему заказать у нее подготовку детского праздника, для вас недорого.

Промахнулись по всем фронтам. Олейников, неизбежная Ксения и лопухнувшийся я – вид у нас растерянный.

Или нет, не по всем – народ улыбается. Не бежит от нашего десанта в испуге, не крутит пальцем у виска, а от детских праздников по разнарядке – преспокойно увиливает без тени раздражения. Пять лет назад – не могу себе представить такого, и оранжевую майку в общественных целях я тогда надеть не рискнул бы.

Неужели сдвиг в головах – и город не боится объятий на улице, пусть в отдельно взятом парке и по билетам?

***

– Трехэтажный особняк Театра Гоголя, – чеканит благородный баритон. – Музыка, достойная вас.

– Хороший ролик в итоге получился. – Игорь снимает наушники. Он доволен.

Ролик гремит в эфире две недели.

Ввязаться в концерт Стэнли Кларка и Джорджа Дюка – джазовых величин, отмеченных «Грэмми», – что за ковбойское мероприятие. Ни Игорь, ни я ничего не смыслим в джазе. Олейников, как вольный художник, вроде бы слушал дедов как-то по молодости, но и для него пресс-релиз – топик из школьного курса английского: «У меня есть питомец. Он – кошка. Я его любить». Игорь договорился о рекламе с джазовой радиостанцией. Ждем обеспеченную публику.

В наших веселеньких обоях, со скелетами, самоварным золотом, турецкими христосами на стенных светильниках – настоящая мекка джаза, чего там. Самый дорогой билет всего-то по семь тысяч рублей. За квартиру я плачу двадцать восемь. Может, предложить квартирной хозяйке четыре билета на всю семью? Был бы Михаил Боярский – чем черт не шутит, может, и прокатило бы. Но к обладателям джазовой «Грэмми» квартирные хозяйки, подозреваю, равнодушны.

Работаем как в казино. Самые дешевые пластиковые столы из «Икеи», самого винного цвета тяжелые скатерти под шелк – прикрыть простую мебель, самый интимный приглушенный свет – не разглядеть обоев из Кройцберга, охранников с украинским мягким говором – на следующую смену поменять.

Забыли заказать спецвстречу в аэропорту. Пассажиры бизнес-класса, орденоносные джазмены спустились из самолета на паспортный контроль первыми – и были развернуты: в миграционных бумажках на русском языке, всем понятном языке международного общения, ветераны не туда поставили галочки. Теперь час стоят в общей очереди.

– И мы никогда такого не видели, – на удивление сдержанно добавляет по телефону из Нью-Йорка агент.

Группа меж тем в сборе: пятеро сжатых как пружина черных музыкантов (сколько можно ждать?), белый тур-менеджер с обреченным лицом и гора массивных кейсов, за которыми приехал отдельный грузовик.

Не прошло и часа – Стэнли и Джордж стремглав вылетают в зону прилета, сдержанно и выразительно качают головами, грузятся в длинную черную машину и исчезают по дороге в отель. Я должен ехать с ними.

– Не оставляй нас, пожалуйста, – тихо и по-детски беспомощно попросил белый менеджер Майк.

Чего он, интересно, боится? Ну, поехали с вами.

– Оу-е-оу-е-оу-е! – кричит барабанщик Родни.

– Ла-ла-т-тш, ла-ла-т-тш! – напевает его подруга Анджела.

Автобус качает головами в такт.