Клуб любителей диафильмов

Почтовая служащая в круглых очках в металлической оправе, с одутловатым лицом, казалось, не обращала внимания на частоту наших визитов. Она вообще не смотрела на нас, мы были для нее лишь парой рук, протягивавших в полукруглое окошко коробку или сверток. Мы ждали, что она спросит нас про обратный адрес, спохватится. Но такого почему‑то ни разу не произошло. Раздавался глухой удар деревянного штемпеля, и посылка исчезала из виду — за спиной служащей было еще одно окошко, куда она передавала коробки и свертки. Мне казалось, это и есть ключевой момент. Послание исчезает из виду, за ним закрывается окошко. А потом, спустя несколько дней, где‑то еще откроется окошко, и вещь окажется в руках нового владельца. Предмет исчезнет из одной жизни и возникнет в другой. Мне хотелось проследить их путь в этом исчезновении. Я понимала, конечно, что там — почтовые фургоны, механические ленты, третья смена. Еще я понимала, что увидеть что‑то в момент исчезновения, в принципе, невозможно.

Но однажды мне это удалось. В тот вечер Лиза вытащила из коробки конверт из тонкого картона. Конверт был запечатан, на него была наклеена марка — лодка движется к гавани. В отдалении, на мысе, светит маяк. За ним виден пустынный скалистый берег. Надпись на марке была латиницей, но на неизвестном нам языке. В тот вечер была Лизина очередь выбирать адрес. Она написала его на конверте. Почему‑то в справочнике даже не было указано имя. Только инициалы. Некто Э. Ю., северная часть города. Я собиралась уходить, хотела зайти по дороге домой на почту. И тут, уже в прихожей, Лиза вспомнила, что почтовое отделение закрылось на ремонт. «Придется сделать перерыв, — сказала она, — не знаю, на сколько». Но письмо было уже у меня в руках, с надписанным адресом. Уже началось, то что должно было начаться. Мне уже не хотелось останавливаться. И я предложила: «Давай я его сама отвезу. Положу там в подъезде в почтовый ящик, и все дела». Это было нарушением условий, конечно; но и сам этот вечер был не как другие вечера — с самого начала: письмо вместо вещи, закрывшаяся почта. И Лиза согласилась, как‑то неожиданно легко: «Да, отвези, пожалуйста». Она посмотрела на меня, и я вдруг подумала, что это первый раз, за много времени, когда мы друг на друга смотрим; и что и раньше, до всего этого, мы редко встречались взглядом — только если сначала собраться с духом, не отдавая себе в этом отчета, а потом случались несколько секунд. И я подумала, что помню каждые эти несколько секунд; и что события вокруг них разрежены, и я могу как ни в чем не бывало, находясь в одних таких секундах, увидеть другие; и, если я когда‑нибудь тоже решу изменить свою форму, взломать изнутри свой скелет, мне необходимо будет что‑то с ними сделать. И тогда Лиза вдруг обняла меня. У нее оказались очень легкие руки, почти невесомые. Мы стояли так, несколько мгновений. А потом Лиза улыбнулась и сказала: «Ну, пока». И я ответила: «Пока».

Я ехала на автобусе в северную часть города. Я не разбирала, по каким мы едем улицам: шел дождь, окна запотели, в них можно было разглядеть лишь желтые всполохи фар и фонарей, и красные — светофоров. Автобус был полупустым; на редких остановках пассажиры выходили из него, но никто в него не заходил. На сиденьях передо мной сидели старушки в вязаных беретах. Но вскоре вышли и они. А потом водитель включил в кабине свет, и я заметила в окне свое отражение. И я будто увидела себя со стороны. Моя куртка была доверху застегнута на молнию, воротник поднят, голова втянута в плечи. Это была упаковка. Я сидела, держась обеими руками за поручень переднего сиденья. Я знала, что уже никогда больше не увижу Лизу. Не зря же мы не писали на бандеролях обратный адрес. Они не должны возвращаться. И теперь, когда я поняла это, я могла перестать участвовать. Мне надо было выйти, выскочить из этого автобуса на первой же остановке. Но я не сделала этого. Это был тот самый момент, между двумя окошками, возможность наблюдать за исчезновением; эксперимент над самой собой. «Кто там? Это мы, Розен — кранц и Гильденстерн; откройте нам, пожалуйста».