Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду

На самом деле моему дедушке Карру по папиной линии было где-то за восемьдесят, и он совершенно не собирался умирать. Его скорую и неизбежную кончину пророчили, столько, сколько я себя помню. Преклонный возраст и индейская кровь заставляли окружающих относиться к нему с таким почтением, с которым, как теперь я думаю, надо обращаться со всеми стариками. Впрочем, в то время я недолюбливала дедушку. Он ничего не делал и не имел никаких обязанностей. В половине случаев он даже не затруднял себя включением слухового аппарата и не слышал, что ему говорили. С нами дедушка даже не сразу поздоровался. Он сидел в кресле-качалке на веранде, и ему в зависимости от времени суток приносили табак, трубку, кофе или чай со льдом. У дедушки была плохая привычка: когда за ним не следили, он любил высоко залезать, например, на крышу сарая или машины. Об этом тетя Айрис рассказала нам перед тем, как ушла на работу в аптеку. По словам тети, дедушка однажды даже умудрился взобраться на высокий пекан во дворе. Мой двоюродный брат Боб Эрл дал нам с Лишей по десять центов за то, чтобы мы следили за дедушкой. Если бы мы увидели, что дедушка куда-нибудь лезет, нам надо было бы бежать в поле и звать его. Сам Боб Эрл пас на заднем поле коров абердин-ангусской породы[20]. Дедушка сидел на веранде, жевал трубку и иногда пел песню, которую мать считала дремуче-деревенской:

Кто-то украл моих старых охотничьих собак.

Ох, как бы я хотел, чтобы они вернулись.Большие собаки перепрыгнули бы через ограду,А маленькие пролезли через дыры в ней.

Мы с сестрой разрывались: нужно было следить и за бабушкой, и за дедушкой, и за мамой на пороге нервного срыва.

В конце концов мы разработали схему. Лиша сидела на веранде, спиной к москитной сетке на двери и следила за дедушкой. (За это я ей отдавала свои десять центов.) Я же сидела за москитной сеткой спиной к Лише в доме и наблюдала за матерью. Она в свою очередь смотрела новости об урагане. Несмотря на то что на улице было тепло, мать развела огонь в камине в гостиной. Она поправляла угли, пот стекал по ее лицу, на котором красным отсвечивали языки пламени. Волосы от лица мама убрала черной эластичной повязкой. Сидевшая на корточках с кочергой и сосредоточенно поправлявшая угли, она выглядела погруженной в себя, как никто другой. По телевизору показывали разрушения, вызванные ураганом, и верхушки пальм, пригнувшиеся от ветра.

Мне хотелось позвонить отцу. Я даже поговорила об этом с девушкой-оператором, которая сообщила мне, что не может соединить меня с Личфилдом, потому что линия занята. Я спросила ее: это значит, что многие пытаются дозвониться или что связи нет вообще? Оператор ответила, что у нее нет времени это обсуждать, и разъединилась.

Я снова села на свое место спиной к Лише в ковбойке. Вскоре мне захотелось пописать, и я пошла в ванную рядом со спальней, выделенной для бабушки.

Выходя из ванной, я обратила внимание на бабушкину руку: она как-то неестественно спадала с кровати. Я на цыпочках потихоньку подошла к ней. Комната была небольшой, и в ней стоял огромный холодильник, в котором тетя хранила оленину, утятину и беличье мясо. Железная, белая, узкая и продавленная кровать стояла рядом с холодильником. Бабушкины очки лежали на полу, поэтому я подумала, что бабушка спит. Я решила положить очки на тумбочку и захватить, по возможности, ее ножницы для шитья, чтобы вырезать себе из газеты снежинок. Глаза бабушки закатились, и из-под полузакрытых век виднелись белые глазные яблоки.

Я присела на корточки, чтобы поднять очки, и заметила, что бабушка пролила что-то розовое и на вид липкое на линзы очков. По ним ползали небольшие красные муравьи, которых мы называли «сахарными муравьями». Этой весной я выпустила всех муравьев, которых Лиша держала на своей муравьиной ферме, и мне хотелось загладить свою вину перед сестрой и найти ей новых муравьев. Под кроватью я нашла коробку из-под обуви и задумалась было как заманить муравьев с очков в коробку, когда мой взгляд упал на бабушкину руку.

Она свисла с кровати почти до пола, и ладонь была полуоткрыта. На внутренней стороне бабушкиной руки я заметила то, что с первого взгляда мне показалось царапиной или линией, проведенной карандашом для подкраски бровей. Но эта линия двигалась. Я нагнулась, чтобы посмотреть поближе, и поняла, что бабушка разлила сироп от кашля или газированную воду на внутреннюю часть руки. Муравьи ползали по ее руке, поедая сахар, а бабушка этого даже не чувствовала.

Не помню, задалась ли я тогда вопросом: жива бабушка или нет? Я просто поняла, что с ней что-то не так, и стала пятиться из комнаты. Я вернулась в гостиную и села, прислонившись к москитной сетке на двери так, что ощутила спину Лише. Мне стало легче. Так я сидела до тех пор, пока мама не вошла в спальню к бабушке и не закричала.

V. Бессонница