Клыкастые страсти

– Думаешь, она сейчас что-то делает?

– Не знаю. Твою мать!

Глеб дернулся от лежащей девушки так, что едва не пробил головой потолок машины.

– Что случилось?!

– У нее руки…

Константин бросил на заднее сиденье короткий взгляд, но и этого хватило. Волоски на затылке оборотня зашевелились, по телу побежали противные мурашки. Ладони вдруг стали скользкими и холодными.

– Это что?!

Других вопросов у него не было. Пока что они в безопасности. Но оборотень готов был вырваться даже под выстрелы противника, лишь бы этого не видеть. Происходящее было… слишком неправильным. Чужим. И потому страшным.

Одно дело смотреть в экран телевизора и цедить пиво, твердо зная, что происходящее – только выдумка режиссера. Другое – вот так. Вживую.

Лицо лежащей девушки было искажено мучительной гримасой, словно она тащила в гору что-то тяжелое. Губы шевелились, а вокруг рук разливалось слабое красноватое свечение. И из-под ногтей выступала кровь. Собиралась в капельки, медленно капала на пол… почти черная в свете, пробивающемся через тонированные стекла.

– Не знаю. Следи за пульсом. Если она умрет, с нас Князь шкуру на ленточки спустит.

– И Валентин тоже. Лучше б она выжила.

– Куда как лучше. У меня Настя вся расцвела. Радуется, детей ждет…

– Это если нас сейчас не грохнут. Нас двое. Сейчас они могут просто числом взять.

Но из дома не доносилось ни звука. Все словно застыло в молчании. Только тихо капала кровь, собираясь в небольшие лужицы.

* * *

Я уже успела отчистить вампира до груди, когда Питер все-таки что-то вспомнил и разродился речью.

– Áve, María, grátia pléna; Dóminus técum: benedícta tu in muliéribus, et benedíctus frúctus véntris túi, Iésus. Sáncta María, Máter Déi, óra pro nóbis peccatóribus, nunc et in hóra mórtis nóstrae. Ámen.

И потом то же на русском, а то вдруг Господь латынь подзабыл:

– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою;

благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Ну хоть что-то вспомнил, и то хлеб. А то у меня уже руки ломило, как от стирки в холодной воде. Но я упрямо продолжала свое дело. Больно? И что?

Перетерплю. А вот второй раз может и не получиться. И что тогда?

Ничего хорошего. Единожды солгавшему дважды на слово не верят. Вот.

– Помоги мне, Господи, в деле моем. Ты заступник мой, Бог мой, мир мой, и я прошу твоей помощи. Избавь этого человека от ловчей сети и от злого слова; укрой своим плащом и защити от зла; не виноват человек в том, что искал правду. Не боялся он страха ночного, оружия и зла людского – и зла, что приходит ночью. Не подпускай к нему зло и убери раны с его тела, пошли ангела своего охранять его на любых дорогах и тропах. Ведь именно ты проложил их. Не осуждай человека за выбор его, за свободу воли, за пламя души – ведь именно ты сделал нас такими.

Оставались еще голова и шея. Блин, ну пожалейте меня хоть кто-нибудь! Мне-то это за что… За то, что я сильнее… сила дается, чтобы помогать слабейшим…