Клыки Доброй Матери

Фарух и Поно поглядели друг на друга и замедлили шаг. Спрятаться им теперь было негде.

За окраинами, чуть в стороне, высились усталые, кое-где поросшие лозой и окружённые кустарником, стены дома быков и телег. Он видел много дождей и ветров, хранил память о многих путниках. Никто не заезжал и не выезжал, лишь быки, оставленные без присмотра, бродили у рыжих стен, выискивая чахлую траву. Музыкант ещё не ушёл — слышно было, пел, хлопая в ладоши, и что-то двигалось в тёмном небе, будто сам Великий Гончар захотел услышать певца и разгребал глину.

Человек, что шёл впереди, тоже услышал песню и бросил свистеть. Шаг его изменился и стал текучим и лёгким, как у зверя, что чует добычу. Он что-то поискал на груди под одеждами, а когда опустил руку, в ней был нож.

Он дошёл до ворот, коснулся их старого дерева и застыл, будто заслушался, кивая головой, и прижимал руку к телу, чтобы никто не видел ножа за складками одежд. Потом не спеша двинулся к музыканту.

Тот сел так, чтобы видеть всякого, кто входит, а здоровяка усадил рядом с собою спиной к воротам. Только люди, хоть и слушали пение, не сидели на месте — кто возился у телеги, кто у печей, — и человек с ножом выжидал, чтобы скользнуть за кем-нибудь тенью, перейти от телеги к навесу, от навеса к ступеням — всё ближе, ближе к музыканту. А тот пел, прикрыв глаза, и пакари лежал на его коленях.

Поно и Фарух тоже постояли в воротах, а потом шаг за шагом двинулись дальше. Казалось, всё притихло, будто и старые стены хотели услышать и запомнить песню, и люди старались не шуметь, и даже Великий Гончар глядел не дыша — разве в этом тихом дворе могла случиться беда?

— Что нам делать? — растерянно спросил Фарух. — Неужели он осмелится тронуть музыканта здесь, перед всеми людьми?

Поно выдохнул, стиснув зубы, и сказал:

— Не осмелится. Да и этот, должно быть, уж как-то спасётся — справился же он раньше!

И тут же закричал, указывая рукой — даже сам от себя не ждал, что поступит так:

— Эй, музыкант! Человек с ножом, вон он, идёт к тебе!

Светлоглазый чужак обернулся быстро и хищно, а затем крикнул здоровяку:

— Это он, Канга! Тот музыкант, которого мы ищем!

И кинулся вперёд. Больше не таил ножа.

Песня оборвалась. Люди ахнули. Кто-то поднялся, кто-то упал — человек с ножом, расталкивая всех, рвался к музыканту. И здоровяк, сообразив, тоже потянулся рукой, но музыкант ускользнул от его пальцев, будто растаял в воздухе и соткался уже в шаге. Закричал пакари, скатившись с его коленей, и с визгом бросился вглубь двора.

Двое подступали, крадучись, а музыкант отходил, переводя взгляд с одного на другого. В руке его теперь тоже был нож — один из его тонких смешных ножей, каким и не защитишься. А люди отошли к стенам — все отошли, торопясь, никто не захотел вмешаться, — и только бросали издалека слова:

— Что вы делаете? Разве можно трогать музыканта!

— Стражу, стражу позовите! Кто-нибудь, кликните стражу!

— Мы же видим всё, городскому главе расскажем! Великого Гончара не боитесь? Если обидите певца, Великий Гончар не простит!

Музыкант что-то сказал на чужом языке — они притихли совсем. Человек с ножом ответил так же непонятно и недобро. Тогда музыкант обратился к здоровяку:

— Ты ни при чём. Тебе заплатили, но я с тобой не враждовал. Отойди.

Тот лишь хохотнул, поднимая кулаки, и сделал ещё шаг.

Музыканта теснили к стене, где ставили телеги, хотели загнать его под арку, в глухой угол. А он всё отходил медленно и пытался уйти в сторону, но ему не давали.

— Я велю вам, оставьте музыканта в покое! — с гневом воскликнул Фарух. — Где стража, почему ещё никто не позвал?

Кто-то из людей обернулся, поглядел, но никто не двинулся с места.

Порывшись в тощей сумке, наместник вынул нож — едва не выронил, выставил перед собой, и Поно, поглядев, его отнял.

— Эй, вы! — хрипло из-за вмиг пересохшего горла сказал он и шагнул вперёд. — Мне доводилось убивать. А ну, не троньте его!

Он сделал ещё шаг. Земля под ногами как будто стала непрочной, и твёрдость в руке исчезла. Поно обхватил задрожавшие пальцы другой рукой, и так, удерживая нож перед собой, сделал третий шаг.

— Не подходи! — крикнул ему музыкант.

И тут же — то ли музыкант шагнул вперёд, то ли здоровяк на него бросился — они сцепились, обхватили друг друга, рука с ножом ушла от грубой хватки, — и, сделав оборот, разошлись, поменявшись местами. Музыкант выскользнул, как рыба из рук рыбака, и, будто танцуя, отступил на середину двора. А здоровяк стоял к стене спиной, оскалившись и сжав кулаки, и на одеждах его с левой стороны, под рёбрами, быстро росло тёмное пятно. Он, должно быть, и не почуял боли, бросился вперёд, только музыкант увернулся и взбежал по лестнице на галерею.

А человек с ножом обернулся, и в его бесцветных глазах Поно увидел смерть.

Ни слов, ни угроз. Было ясно и так: Поно знал лишнее, а теперь ещё вмешался не в своё дело. Поно и не успел придумать, как поступить — только смотрел, раскрыв глаза и рот, как чужак делает в его сторону быстрый шаг, другой — а на третьем вздыхает и оборачивается, и в спине у него рукоять ножа.