Князь

— Наступают… — лежа на спине, прислушивался к далекой канонаде Шеремет. — Только медленно идут. Видать, тяжело. С немцами плохо, они никогда не драпают. То есть бывает, но редко. Немец обычно в окопе дохнет, а не по полю улепетывая. Нам как-то пленный признался, что у них за отход без приказа сразу штрафбат положен.

— Так и у нас штрафбат, — заметил Зверев.

— Э-э, ты не сравнивай, — усмехнулся сержант. — У нас из штрафбата с возвращением всех наград, званий и должностей отпускают, коли кровью искупил. А у фрицев он пожизненный, пока не сдохнешь. И заградотряды, говорил, у них не из немцев, а из русских полицаев. Так что те стреляют в отступающих без разбора, беседы не ведут. Им на фрицев наплевать. Представляешь — у нас заградроты из эсэсовцев? От них не назад, а вперед побежишь… Кстати, Талисмана чего-то давно не видно. Хоть бы беседу какую провел, что ли?

Словно в ответ, земля затряслась — в степи между кавалеристами и гаубицами заплясали многочисленные разрывы. Канонада длилась минут двадцать, после чего из-за домов и развалин далекого Котельниково поползли танки — почему-то без поддержки пехоты.

— Смотри, «ганомаги»,[118] — обрадовался сержант, доставая из-за пазухи затвор. — Это наши мишени, сейчас мы их оприходуем. Патрон!

Позади почти на минуту наступила тишина, после чего земля под немецкими танками вздыбилась, их закрыло сплошной стеной разрывов. А когда мерзлые комья упали, стало видно, что перед городом остались три искореженные машины — прочие отступили.

— Ну что такое! — обиделся Шеремет. — И стрельнуть не дали…

Тут земля затряслась снова — но на этот раз фашисты довольно точно накрыли позиции гаубиц. Минут пять — и град снарядов рухнул уже на зенитчиков. А потом танки выползли на поле снова.

— Ну теперь они мои! — припал к прицелу сержант. Грохнул выстрел — но кому он предназначался, Андрей не знал. — Патрон!

Хлопнул новый выстрел.

— Патрон!

После небольшой задержки ожила гаубичная батарея — только на этот раз она била намного реже. Может, там осталось лишь два ствола из десяти. Затем, тоже редко, начали стрелять зенитчики. Потеряв две машины из-за слетевших гусениц и еще одну, опрокинутую близким гаубичным разрывом, немцы снова отступили, и опять по артиллеристам принялись гвоздить немецкие пушки. Им, со значительным опозданием, ответила гаубица.

— Вот ведь упрямые какие… — перевернулся на спину и прижался спиной к земле сержант. — Уроды. Мы ведь им все машины пожжем, не на чем удирать будет.

— Чего они сюда-то лезут? — тоже пригнул голову Андрей. — Наши ведь там, за Аксаем наступают.

— Окружить хотят. Невдомек баранам, что кавалерия в окружении только лучше дерется. Чужой тыл — это наша передовая. Нас в окружение только пропусти.

— Вы как, казаки? — упал рядом с ними на землю замполит. — Семи танков у фрицев уже нет. Еще три в Похлебине сгорели, наши по рации похвастались. Отвлечем немца на себя, им там легче будет. А стволов пушечных у нас на три дивизии хватит, отгоним фашиста. И вообще, мужики, — неожиданно подмигнул он. — Я здесь, с вами. Не пропадем.

Младший лейтенант поднялся и побежал к следующему окопчику, выдолбленному в промороженной на полметра земле.

— Талисман нары… — начал было сержант, но тут взрывная волна от совсем близко упавшего снаряда выбила Зверева из неглубокой стрелковой ячейки. Он охнул от боли, приподнялся — однако новый взрыв надолго погасил сознание.

Пришел Андрей в себя от страшной боли, ломающей все тело. И от тишины. Он попытался встать — но потерял равновесие, скатился в какую-то яму. Стало страшно, и он торопливо выполз по склону наверх. Вокруг лежали гранаты. Много гранат. Зверев вспомнил, что взял на позицию шесть противотанковых и шесть пехотных. Они так и лежали, вперемешку. А от домиков опять ползли танки, вслед за которыми трусили человеческие фигурки. В шинелях, похожих на крысиные шкурки.

«Шесть противотанковых, шесть пехотных», — продолжало пульсировать в голове. Князь Сакульский подобрал одну ребристую гранату, одну с большой рукоятью, зажал в кулаках, выдернул чеку и из той, и из другой. Теперь можно было расслабиться. В тишине хорошо расслабляться. Солнце светит, снежок на щеках — и тишина.

Танки подползали все ближе. Пулеметы в них бесшумно светили огоньками — словно на стволах горели крохотные светодиоды. Время от времени выплевывали дымы пушечные стволы. Какие забавные… Сил взмахнуть рукой не было — но танк подполз уже так близко, что достаточно было разжать пальцы, и граната скатилась ему под гусеницу. Полетела в стороны грязь, разбросало железные траки. Танк чуть повернулся, остановился. Мгновением спустя справа открылась крышка люка. Такого шанса Андрей не упустил бы даже мертвый: в последнем порыве он поднялся и опустил руку с пехотной гранатой туда, в люк. Наружу уже лез чумазый, похожий на нормального человека, танкист. Он замер, опустив глаза под себя, потом поднял взгляд, встретился им со Зверевым — и Андрей улыбнулся.