Князь Довмонт. Литва, немцы и русичи в борьбе за Балтику

К вечеру район Ярославова подворья был взят мятежниками под контроль. Они окончательно вытеснили своих противников, те побежали на Городище – искать защиты у великого князя. Там укрылись и тысяцкий Ратибор, и Гаврила Кыянинов, и все прочие сторонники Ярослава. Или, как сказано в летописи, «и инии приятели его». Новгород кипел и бурлил. Дома княжеских клевретов подверглись разграблению, а затем разрушению: «И хоромы рознесоша». Самому Ярославу Ярославичу написали и отправили грамоту с подробным перечнем обид. Князю вменяли в вину, что он присвоил охотничьи угодья, богатые зайцем и уткой, то есть превратил часть общественных мест в свои заповедники. Кроме того, он оштрафовал и захватил имущество нескольких состоятельных хозяев, а еще невзлюбил живших в Новгороде иноземцев и способствовал их изгнанию. Не в этом ли главная причина неудовольствия части новгородцев – подстрекателей мятежа? А обвинения власти в злоупотреблениях – сопутствующий антураж, чтобы возбудить и увлечь толпу. Но может быть, с нашей стороны такое утверждение – передержка и перед нами – просто столкновение зарвавшегося князя с возмущенной общиной?

Ярослав отправил на вече двух своих представителей и выразил готовность заключить мир на всей воле новгородской, то есть на условиях повстанцев. Это значило, что расстановка сил сложилась не в его пользу. Великий князь обещал вернуть отнятое имущество оштрафованным.

Новгородцев это не тронуло. «Княже, поѣди проче, не хотимъ тебе», – отвечали они. В противном случае угрожали войной и штурмом княжеского подворья на Городище. Силы были, судя по всему, неравны, и Ярослав отступил. Князь с позором покинул берега Волхова вместе со своими сторонниками.

Дальше – интереснее. Кого новгородцы призовут князем? Они призвали Дмитрия Александровича, сына Невского. Следовательно, бунт мог начаться и по его наущению. Но Дмитрий отказался приехать. Это могло означать, что события вышли из-под контроля, в ходе восстания выдвинулись новые люди, и Дмитрий им не доверял. Да и не стремился откровенно враждовать со своим дядей – великим князем Ярославом. «Не хочю взяти стола передъ стрыемь своемь», – прямо заявил Дмитрий Александрович. (Стрый – это дядя с отцовской стороны, а дядю со стороны матери древние русичи звали уй.) «И быша новгородци печалны».

Был ли причастен к этим интригам Довмонт? Не исключено, хотя и не факт. «Сказание» подчеркивает две вещи: его верность Пскову – «Святой Троице» – и его дружбу и родство с сыном великого борца против немцев Александра Невского. Следовательно, вопрос о Довмонте нужно увязать с мотивами и поведением Дмитрия Александровича. Если новгородцев подстрекал именно он, то Довмонт наверняка участвовал в этих закулисных делах. Если же нет – был непричастен к ним.

Разъяренный Ярослав Ярославич стал «копить полки», как выражается летописец, а своего верного сторонника Ратибора, бывшего тысяцкого в Новгороде, отправил за подмогой в Орду. Ее ханом был Монкэ-Тимур (1266–1282), человек решительного и мистического нрава, враг мусульман, исповедовавший монгольскую веру (Л. Н. Гумилев считает, что это бон – восточный вариант митраизма). Монкэ-Тимур отложился от великого хагана Хубилая, правившего на Дальнем Востоке, а в отношении Руси проводил довольно крутую политику. Русичи боялись хана и заискивали перед ним, что видно по поведению того же Ярослава Ярославича. Это время крамол, взяток и взаимных доносов русских князей друг на друга. Монкэ-Тимур поддержал Ярослава. Узнав об этом, Дмитрий Александрович заверил дядю в своей преданности и собрал полки для совместного похода на Новгород. Вместе с ними выступил и смоленский князь Глеб, действовавший не то как союзник, не то как подручный татар.

Но были у Ярослава Ярославича и враги. В их числе оказался его младший брат Василий Ярославич, правивший в Костроме. Новгородцы пообещали Василию сделать его князем в обмен на помощь против Ярослава. Хитрец Василий побежал в Орду с подарками и добился приема у «цесаря татарского», как зовет хана летописец.

За это время Ярославов гонец Ратибор, прибывший первым, добился очень многого. Он наплел хану, что новгородцы жаждут отложиться от Орды и прекратить выплату дани. В этом, мол, и весь смысл спора с великим князем. Обычно считается, что Ратибор лгал. А если нет? Если в Новгороде одержали верх западники?

Тогда объясняется всё: и обвинение общинниками Ярослава Ярославича в том, что он выселял немцев, и особенно – поведение Дмитрия Александровича, не пожелавшего играть на руку западникам, ибо для этого князя принципы были важнее сиюминутного успеха.

А для Василия Ярославича главным смыслом жизни являлась личная власть. При дворе хана Василий горячо объяснял, что в споре между Ярославом и новгородцами правда на стороне новгородцев. Ратибор – лжец. Новгород вовсе не собирается отлагаться от «цесаря татарского» и готов выплачивать дань.

Естественно, автор Новгородской I летописи всецело на стороне Василия.

Монкэ-Тимур вернул войска из похода, пояснив: «Новгородцы правы, а Ярослав виноват».