Помещение напоминало собой нижний, возможно, подземный этаж башни. В нем находились десятка полтора татарских ратников. Строевиков, прекрасно экипированных воинов. Двое из них сидели на лавках за длинным столом и яростно спорили о чем-то, а остальные стояли на коленях и истово молились. Их всех объединяло какое-то странное возбуждение, природы которого я так и не понял. Да и не старался понять.
Никто из них даже не обернулся на скрип двери. Не веря в свою удачу, я нашарил взглядом винтовую лестницу, ведущую вверх, и пошел к ней. Но, едва сделал пару шагов, как раздался громкий окрик. Один из сидевших за столом казанцев требовательно махнул рукой, приказывая подойти к нему.
«Вот и приехали… – почему-то весело подумал я. – Ну что, последний и решительный? Эх, понеслась, залетная! Кто не спрятался, я не виноват…»
Шагнул к татарину и резким косым ударом сабли развалил ему голову, полоснул второго, а потом, пользуясь возникшей суматохой, врубился в остальных.
Полуразворот – короткий секущий удар – смена направления, еще один полуразворот, тычок ребром щита и еще один мах – я заходил так, чтобы татары мешали друг другу.
К тому времени, как они окончательно опомнились, на полу корчилось уже шесть человек. В мозгах методично работал счетчик, подсчитывая, сколько жизней надо забрать, чтобы обрести свободу.
Один из казанцев, зажимая рвущийся из шеи кровавый фонтан, отшатнулся и опрокинул лампу на треноге. Чадно вспыхнула солома на полу. К сладковатому, душному запаху крови добавился отвратительный запах гари. Все погрузилось в полумрак, добавивший страшного гротеска в происходящее.
Я не защищался – только атаковал, стараясь уходить от ответных ударов в движении. По мне попадали, но вскользь, не причиняя никакой боли. Все вокруг странно замедлилось – меня охватила одуряющая сладостная эйфория, усиливающаяся с каждым ударом, с каждой смертью.
Степана не видел, только фоном улавливал его яростный матерок сквозь лязг стали об сталь, хрипы и стоны.
На кураже попытался ввинтиться между двумя татарами, но наткнулся на удар копьем и только чудом снялся с навершия, разодравшего кольчугу на боку. Косо рубанул по ощерившейся морде, вывернул руку в обратном махе и секанул копейщика, усилив движение разворотом бедер.
Не успев притормозить, наткнулся на стену, разворачиваясь, мячиком отскочил от нее, с трудом разглядел сквозь кровавый туман в глазах сбегающих откуда-то сверху татар и, ревя, как медведь, кинулся им навстречу…
В прошлой жизни, в финале Олимпиады, я бился с венгром, который, честно говоря, был гораздо лучше меня подготовлен. Как я его победил, до сих пор не понимаю, мало того, в этом меня пришлось убеждать, потому что сама схватка напрочь стерлась из памяти. Вот и сейчас – я очнулся только на верху башни, но, как там очутился, так и не смог вспомнить.
Все тело страшно саднило, ломило даже кости, но каким-то странным образом я все еще был жив. Мало того, стоял на ногах, у которых корчился в луже крови какой-то человек, сгибаясь и разгибаясь как пружина.
Так… рубился внизу, татары так и не смогли организоваться, нападали фактически по одному… Дальше спустилась им подмога сверху, я ринулся навстречу… Черт, на этом все, дальше ничего не помню…
Повел взглядом по стенам и с недоумением обнаружил, что почти все казанцы, что на них находились, стояли на коленях, словно на молитве. Некоторые из них закрывали себе голову руками, а некоторые завороженно смотрели куда-то вверх.
Сам поднял голову и в буквальном смысле оцепенел, разглядев, как в черном небе с сухим треском расцветают ослепительно сверкающие бутоны, рассыпаясь над городом сотнями и тысячами пылающих клякс. И только после того, как проследил за огненными струями, взлетающими из русского лагеря, понял, что это такое.
– Красавец ты мой косоглазенький!.. Быть тебе бароном, клянусь божьей милостью… – радостно прохрипел и потащился вниз, по пути закрыв на засовы двери, ведущие из башни на стены.
Уже внизу лихорадочно зашарил взглядом по трупам и заорал:
– Степа, мать твою!
Из-за перевернутого стола донесся тихий хриплый шепот:
– Здеся я, княже…
– Где? – Я метнулся на голос и упал на колени, возле сидящего у стены русича. – Жив, чертушка?
Но сам уже понял, что с такими ранами русич останется живым очень недолго. Левая рука у него заканчивалась кровавым обрубком, кисть отсутствовала, плечо располосовали до кости, а в животе торчал обломок копейного древка.
– Получилось, княже? – с надеждой поинтересовался парень.
– Получилось…
– Добре! Эх… ловко ты их полосовал… – На лице Степана проявилась счастливая и какая-то детская улыбка. А потом он решительно потребовал: – А теперь тащи меня вниз, княже. Живее, Иван Иванович, живее, татарове могут встрепенуться…
Я не стал ничего спрашивать. И так все понятно. Отговаривать тоже не стал. Степа уже все решил для себя и кто я такой, чтобы перечить?..
Левая рука у меня висела плетью, я сунул саблю за пояс, ухватил парня за шиворот правой и, надсаживаясь, потащил к лестнице в темницу.
Добравшись, прислонил к стене, снял со стены лампу и присел рядом.