Иностранцы диву дались перед геройством русского войска.
Светлейший главнокомандующий торжествовал и велел тотчас же представить к наградам уцелевших храбрецов.
Прошло несколько дней.
Штаб–офицер, взявший укрепление, был приглашен к столу князя — честь, которой удостаивались немногие из офицеров в его чине.
За обедом Григорий Александрович завел разговор о заселении Новороссийского края и вдруг, обратясь к штаб–офицеру, спросил его:
— Вы которой губернии?
— Слободско–Украинской, ваша светлость.
— Имеете именье?
— Отец мой имеет.
— И хозяйственные заведения есть?
— Есть, ваша светлость.
— А какие?
— Посевы, сады, заводы винокуренные, конские и рогатый скот. Есть овцы и пчелы.
— А пчелы ваши лесные или в хозяйстве разведенные?
— Домашние, ваша светлость.
— Э… домашние ленивы и крупнее лесных.
— Точно так, ваша светлость, прекрупные.
— А как?
— Да с майского большого жука будут.
Потемкин улыбнулся.
— И!.. А ульи какие же?
— Ульи и летки обыкновенные, ваша светлость.
— Да как же такие ваши пчелы лазят в летки?
— Ничего нет мудреного, ваша светлость, у нас так: хоть тресни, да полезай…
Григорий Александрович закусил губу и прекратил разговор.
Он понял, что штаб–офицер намекает на его необдуманное приказание штурмовать среди белого дня и без лестниц турецкое укрепление.
Вскоре этот штаб–офицер со своим батальоном был удален из‑под Очакова под предлогом усиления корпуса Суворова, охранявшего Херсон и Кинбурн.
Осада между тем все тянулась.
Но наконец дальше медлить было нельзя.
В Петербурге недоброжелатели князя громко говорили о его промахах и сама императрица высказывала неудовольствие.
Надо было решиться на штурм Очакова, и Потемкин решился.
Это было 6 декабря 1788 года.
Стоял сильный мороз, и кровь, лившаяся из ран, моментально застывала.
Так говорит преданье.
Начался приступ.
Турки сопротивлялись с отчаянным упорством, но ничем не могли удержать победоносного русского солдата. Битва была страшная и кровопролитная.
В недалеком расстоянии от места сражения на батарее сидел, подперев голову рукой, генерал с одной звездой на груди.
Тревожное ожидание отражалось на его лице.
Он обращал свой унылый взор то к небу, то к месту битвы.
Ядра со страшным свистом летали вокруг него, в нескольких шагах от него лопнула граната и осыпала его землею, но он даже не двинулся с места, а продолжал, вздыхая, произносить:
— Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Вдруг взор его, как бы прикованный, остановился на одном пункте… Русские мундиры показались на городских валах.
— Ура! Ура! — раскатилось вдали.
От валов до бастионов был один шаг, русские овладели ими.
Очаков был взят.
— Тебе, Бога хвалим! — громким голосом воскликнул генерал и осенил себя истовым крестным знамением.
Генерал этот был — сам Потемкин.
Он тотчас же отправил донесение императрице и вскоре получил орден Святого великомученика и победоносца Георгия первого класса и шпагу, украшенную алмазами, в шестьдесят тысяч рублей.
Все офицеры, бывшие при взятии Очакова, получили золотые кресты, а нижние чины — серебряные медали на Георгиевской орденской ленте.
В числе отчаянно дравшихся под стенами Очакова был и наш знакомец — Щегловский, уже ранее пожалованный золотой саблей и капитанским чином за храбрость и орденом Святого Георгия за взятие в плен турецкого паши.
За долгое сопротивление город был предан на три дня в добычу победителям.
Десятка два солдат от отрада Щегловского возвратились к нему с мешками золота и, поощренные удачей, отправились снова на поиски.
Несколько раз возвращались они с сокровищами, но раз пошли и не вернулись более.
Василий Романович должен был вскоре выступить, взять сокровища не было возможности, да и была опасно.
Завалив землянку с серебром и золотом, он покинул Очаков.
Он уже более не возвращался туда никогда, и неизвестно, сохранился ли этот скрытый им клад.
К фельдмаршалу в числе пленных был приведен очаковский комендант сераскир Гусейн–паша.
Потемкин гневно сказал ему:
— Твоему упорству мы обязаны этим кровопролитием.
— Оставь напрасные упреки, — отвечал Гусейн, — я исполнил свой долг, как ты твой, — судьба решила дело.
Взятие Очакова произвело потрясающее впечатление не только в Петербурге и Константинополе, но и во всей Европе.
III
ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН
Очаков пал.
Добыча была громадна. На долю Потемкина, между прочим, достался изумруд величиной с куриное яйцо.
Он послал его в подарок государыне.
Как мы уже говорили, Григорий Александрович сам сознавал необходимость решительных действий и, желая поднести ключи Очакова императрице в день ее тезоименитства, назначил днем штурма 24 ноября.
К этому дню, однако, не успели окончить все приготовления, и штурм был отложен до 6 декабря.
Войска узнали о намерении главнокомандующего с восторгом. Солдаты, встречаясь между собой, обнимались и поздравляли друг друга.
Интересен приказ, отданный князем по армии 1 декабря 1788 года: