Княжич, князь

– Да… То есть, нет… Белый Отче, а почему у меня о вчерашнем дне два разных воспоминания? Вернее, вначале было одно. А потом я вернулся к этой… избушке вашей – и после того всё будто раздвоилось. Правда, в самом конце вы появились и там, и там. Еще и одинаково как-то.

– Потому что в одном случае я действительно присутствовал. И таковое же присутствие приложил ко другому воспоминанию.

– Как это?

– Долго растолковывать. И многого ты пока понять не сможешь.

– Ага… А вот как тут оказался – о том ничего не помню.

– Я тебя сюда привел, спать уложил и поблизости пребывал.

– Неужто всю ночь? – поразился Кирилл.

– Не всю, – очень просто ответил Ворон. – Но навещал время от времени. Еще открою, что во время сна твоего заглянул вглубь тебя. Со вниманием заглянул. Теперь следующее: узнал я от Виданы, что вы с нею можете встречаться разумами. Причем, даже на изряднейшем расстоянии. Так это?

Кирилл смущенно завозился, кивнул с усилием.

– Вчера ты рассказывал мне о странных видениях своих. А сегодня – об этих причудах памяти. Нетрудно догадаться, что с неких пор чей-то сторонний разум точно так же пытается проникнуть в твой.

– Зачем, Белый Отче? – вырвалось у Кирилла.

– Пока не ведаю. Скажи-ка вот что: сможешь ли ты определить, какое воспоминание было истинным, а какое навеянным, ложным? Напомню, что пока ты спал, я видел оба в малейших подробностях.

Прикрыв глаза и время от времени хмурясь, Кирилл погрузился в размышления. Наконец пришел к какому-то выводу, сказал не очень уверенно:

– То, в котором присутствовали Ратибор и дубравские ребята, было ложным.

– Объясни, почему.

– Ну… Там было нечто не совсем обычное – и ветки орешника, которые послушно расступались перед Ратибором, и его чудесное исцеление моей ноги… Я ошибаюсь? – поспешно спросил он, не увидев на лице Ворона признаков ожидаемого подтверждения.

– Да, ошибаешься. Мысль, что и сам ты изрядно необычен, однако существуешь в действительности, в твою голову не пришла? Ладно, ладно, оставим это. Вовсе не желал смутить тебя… А странностей в другом воспоминании ты не приметил?

Кирилл пожал плечами:

– Разве что скучноватым оно было, каким-то чересчур обыденным.

– Тогда вот о чем задумайся: все люди в нем – и сословий разных, и стар, и млад – говорили совершенно одинаково. Так, будто слова за них произносил один и тот же человек. Только картинки тебе показывал разные.

– Ух ты… А ведь верно, Белый Отче! И как же я сразу на это внимания не обратил? Хотя погодите… Но мне хорошо помнится, что мои собственные речи… там… были точь-в-точь такими же, как и… здесь.

– Конечно. Потому что даже там ты и думал, и говорил сам за себя. Разумеешь? Еще добавлю, что никакой мельницы в тех местах нет, а наша речушка – ее Сестрёною зовут – течет совсем в другую сторону.

– Ух ты… И опять верно, Вороне: в самом деле в другую сторону… Как же я это проглядел?

Старец выпрямился на своем стольце, построжал лицом:

– Теперь ко главному перейдем. Внимай сугубо, князь Ягдар из рода Вука, ибо сие будет очень важным для всей последующей жизни твоей. Получается, что сам ты отличить действительные события от ложных не можешь. Так это?

– Да, Белый Отче.

– А отчего теперь уверен, что знаешь в точности?

– Ну… Вы же мне всё и объяснили!

– Следовательно, уверенность твоя зиждется только на доверии к моим словам.

Кирилл в очередной раз задумался:

– Выходит, так… Но тогда я и в дальнейшем не смогу быть уверен: истинна ли некая часть моей жизни или внушена чужим разумом. И только с чьих-то слов буду знать, как оно есть взаправду.

– Еще раз напомню: лишь при условии доверия к этому человеку. Но если кто-то солжёт тебе – как распознаешь? Что станешь делать тогда? Пока же просто восприми всё как данность, княже. Не одно, так другое приходится нам терпеть на этом свете. В том – великая печаль. В утешение скажу, что я всегда рядом, даже если далеко.

– Это как разуметь?

– Никак, просто ведай о том. Дар твой развивается, и в будущем многое может перемениться.

– Господи, до чего же тяжкий крест уготован мне… – прошептал Кирилл, опуская голову.

Порывисто и как-то очень молодо Ворон поднялся на ноги. Голосом, который было бы сложно описать однозначно, произнес:

– А вот этого я от тебя не ожидал, княже…

– Чего, Белый Отче? – в растерянности выдавил он из себя.

– Говоришь, тяжкий крест, – повторил старец и продолжил: – Давно уже ведом мне сокровенный смысл знака вашего, посему задам тебе несколько вопросов. Ответствуй на них только словами «да» и «нет». Уразумел?

– Да.

– Добро. Знаешь ли ты, что вся жизнь очень многих людей – это только каждодневный тяжкий труд ради одного лишь скудного пропитания семей своих?

– Да.

– Слыхал ли ты о горе претерпевших полною мерою от потопов, пожаров, мора, войн и прочих бедствий?

– Да.

– Видел ли ты калек, увечных, болящих, страдающих от мучительных, иногда врожденных недугов?

– Да.

– Так можешь ли ты считать тяжесть своего креста бóльшей по сравнению с тяготами и этих, и прочих крестов человечьих?

– Нет.