Княжна Мстиславская

Погрузку окончили накануне Макова дня, и Шерефединов утром хотел уже трогаться в путь. Яицкие казаки, ставшие бурлаками, в приметы не верили, так же как и хмурые боевые холопы дьяка. А Егору не было дела ни до чего - на последней встрече Ирина, вытирая слёзки с бархатной своей щёчки, сказала ему, что её хотят просватать вот уже в конце августа.

- Как хлеба сожнут, так тятя и разрешит сватов к нам заслать, - плакалась княжна на плече Егора. - Может, я с тобой уеду в Новгород, да там и останемся и в Литву убежим?

- Так быстро хватятся тебя, цветочек мой, - покусывая губу, ответил казак. - Я как только царскую службу исполню, сразу в Москву вернусь. На Марину Лазоревую или на крайний срок к Ильину дню. И тогда уж уйдём.

- А если меня просватают к тому времени?

- Не просватают! - уверенно сказал Егор. - Не поспеют.

А про себя подумал, сватовство пустой звук, ничего опасного, но поторопиться из Новгорода надо.

Отправку каравана задержал Елпидифор. Расчётливый эконом опасался, что иезуиты не успеют перехватить ладьи с библиотекой царя Ивана и рано утром, когда солнечные лучи ещё только чуть касались горделивых кремлёвских башен, спустился от монастыря к реке.

И бурлаки, и охрана, и сам Шерефединов спали в ладьях, намереваясь отойти пораньше. Дьяк уже проснулся и умывался, сойдя на берег - один из холопов черпал воду в реке и поливал дьяку в ладони.

- Господь сохрани, утро с добром! - Елпидифор, подворачивая рясу, спустился, недовольно морщась; трава уже покрылась росой и была скользкой.

- И тебе, - кратко ответил Шерефединов. Он недолюбливал монашеское племя, считал тех бездельниками.

- Отойди-ка, - велел Елпидифор холопу. Тот глянул на дьяка.

- Стой где стоял, да плесни на руки-то! - зло сказал Шерефединов. Ополоснув лицо, он вытерся расшитым куском холста.

- Зачем пришёл? - дьяк недобро глянул на Елпидифора. Тот, поняв свою промашку с холопом, только лишь молча глянул в его сторону.

- Иди, буди остальных, - сказал холопу Шерефединов.

Дождавшись, пока холоп залезет на ладью, Елпидифор чуть наклонился к дьяку и негромко сказал: «Сегодня Маков день, очень плохая примета нынче дела начинать».

- Ты же божий человек, а в приметы веришь, - сплюнул Шерефединов. - Бесполезный вы народишко, монахи!

Эконом стерпел, только носом дёрнул.

- Вдруг что случись, донесут царю, что ты в Маков день отправился, да истолкуют, что намеренно так сделал, чтоб потом на дурную примету свалить, дескать, по нечаянности всё получилось, - тихонько сказал он.

Приглаживая мокрые волосы, Шерефединов остро глянул на монаха. А тот правильно кумекал. Лучше подождать денёк, хотя Биркин царю вчера донёс, что сегодня с утра ладьи уйдут.

- Иди с богом, - только и сказал дьяк. - И не мельтеши тут, не зли меня, а то пришибу.

Елпидифор быстро полез в гору и обернулся только у кремлёвской стены. Шерефединов внизу что-то говорил казацкому есаулу и бурлацкой шишке. Те кивнули и ушли к своим. Вскоре на берегу задымили костры, караванщики не спеша готовили завтрак. Сегодня отплытия не будет, понял эконом и довольный, ушёл к монастырю. По дороге он вдруг остановился; под стеной собирался народ: и мужики, и бабы, некоторые даже ребятишек привели, несмотря на раннее утро. Люди толпились, негромко галдели меж собой, многие тыкали пальцами в ладьи Шерефединова.

- А чего вы тут толчётесь? - спросил Елпидифор у мужика в добротной одежде, видать, справный мастер какой.

- Так вся Москва знает, что сегодня царь-надежа Иван Васильевич казну свою отсылает на Вологду, - ответил тот.

Эконом оцепенел на секунду. Тайное дело, о котором мало кто и знал, а оказывается, вся Москва интересуется. Он засмеялся.

- Сам посуди, разве государеву казну на трёх ладьях увезти? - ухмыльнулся эконом. - Да и стрельцы где? Царь в Новгород дьяка Шерефединова посылает по делам шведским, а вы тут сказки болтаете о казне.

Посмеиваясь, Елпидифор зашагал дальше, а смущённый его словами народ начал шушукаться и вскоре все разбрелись. Одна баба всё подтыкала кулаком своего мужичонку, попрекая, что золота царского так и не увидела. А тот головой горестно мотал да в носу ковырял от нечего делать.

Бечёвник вдоль левого берега Москва-реки широк и утоптан. Сейчас, в межень, вода ушла и тащить ладьи сподручно бурлакам. Босыми ногами ступают они по твёрдой земле: жёсткая, твёрдая кожа на ступнях как панцирь, защищает от камешков и сучков. А кто и в лаптях бредёт – на три-четыре дня хватит липовой или берёзовой обувки. Шептало ведёт первую ладью. Дело привычное, и по Яику довелось атаману ходить, и по Волге, и по Дону. Десятка полтора путин за ним, да и остальные браты тоже бывалые. Лишь бы кормщик вёл ладью умело, тогда и бурлакам облегчение.

На рулях, сделанных из толстых смолёных досок, сидят работники хозяина лодий. Он сам хоть и получил залог в двадцать с лишним рублей, но без своего глаза никак не обошёлся. Да они и дело своё знают.