И только после того, как схлынула ярость, как ум стал холоден и ясен, Гермоген развернул свиток. Его глаза были ещё остры, но он добавил свечей и стал читать. Патриарх читал долго. И повторял прочитанное, и в глубине души ругался по-казачьи, как в те годы, когда брал приступом Казань, когда гонялся по степям за врагами или сам удирал от них. Было и такое. Прочитав грамоту, он подумал, что держит в руках документ, который на многие века в грядущем заклеймит позором Римский Святейший престол. Это был документ совращения и уничтожения православной христианской веры в России. Это было яблоко раздора, которое кидали иезуиты народам многоязычной Руси. Навязать великой державе латинство значит подчинить её Риму, бросить в рабство чужой веры — вот чего побивались миссионеры-иезуиты. И понял патриарх, что России дано лишь одно: силою всей державы встать навстречу иезуитам, полчищами ворвавшимися на Русскую землю. И верил Гермоген, что перед лицом чужеземных врагов, как не раз бывало в старину, народ забудет свои распри, сплотится и встанет неодолимою мощью супротив врагов иноземных.
Гермоген подошёл к иконостасу и попросил Всевышнего укрепить его силы:
— Да будет сердце моё непорочно в устах Твоих, Боже, чтобы я не посрамился...
А помолившись, Гермоген позвал архидьякона Николая, которого вызвал из Стариц служить к себе, и повелел ему:
— Ноне хочу видеть московских архиереев. Зови их в Успенский собор.
— Исполню, святейший владыко. Не мешкая соберу их, дабы услышали тебя, — ответил Николай. Он так же преданно служил второму патриарху всея Руси, как и первому. Он приехал из Стариц на вызов Гермогена на пятнадцатый день после того, как усоп патриарх Иов. Был день Марии Магдалины. Гермоген принял Николая ласково, оставил за ним все права, какие были у дьякона при Иове, но дал чин архидьякона. И вот уже скоро два месяца, как Николай жил в патриарших палатах и занимал те же покои, в которых провёл ранее шестнадцать лет.
— Ещё пришли мне из Чудова монастыря писцов в латыни сведых.
И завертелась патриаршая машина. Писцы и толмачи сели размножать свод злодейских замыслов, сеунчи помчались по Москве за архиереями. Гермоген послал гонца в Троице-Сергиеву лавру к царю, который был там на молении, дабы уведомить, чтобы ждал его, Гермогена, с важным государевым делом. Вскоре архидьякон Николай принёс первый русский список грамоты иезуитов, и Гермоген стал обдумывать ответ папе Римскому Сиксту V. Архиереи скоро собрались. В палаты патриарха пришёл митрополит Пафнутий, и они ушли в Успенский собор.
— Слышал я, святейший, что вернулись Лука и Сильвестр. С чем пришли? — спросил Пафнутий по пути, сам хороший ходок в стан врага.
— Слава Богу, исполнили всё, как я уповал на них, — ответил Гермоген. — Да сей час всё узнаешь.
Поднявшись на амвон, патриарх сказал архиереям:
— Братья во Христе, россияне, ноне мы напишем папе Римскому Сиксту Пятому наш протест о беззаконии, какое он готов чинить на Руси полчищами иезуитов-еретиков. Вот какие средства указывает Сикст своим слугам. Он запрещает иезуитам пускать в Москву и державу православных христиан из других стран.
По храму волною прокатился гул возмущения.
— Внимайте дальше: он велит выгнать монахов Константинополя из приютов России. Он печётся о новом государе-самозванце и повелевает Лжедмитрию из Стародуба держать при себе католическое духовенство, защищать его, принимать письма из Рима как должное, отвечать на них скоро и посылать в Рим. Уразумейте, братья, как главный иезуит наставляет своих проныр. Он велит им мало говорить про католичество, но велит понукать россиян, чтобы от них началось движение к унии. Ещё советует с осторожностью выбирать людей, с коими нужно вести речь об унии и ждать, когда русские сами наденут ярмо католической веры. Но, хитростью одержимый, он повелел издать законы, дабы в русской церкви всё было подведено под правила Соборов Римской церкви и не сумняшеся отторгает нас, архиереев, требует поручать исполнение законов приверженцам унии. Есть у нас уже такой иуда: грек Игнатий — митрополит.
В соборе прокатилась волна гнева. Архиереи слали анафему бывшему «патриарху» Игнатию-греку. Но Гермоген поднял руку.
— Слушайте все! Пишет Сикст, чтобы иезуиты раздавали должности русскому духовенству, расположенному к унии. Да велено рассчитывать на высшую часть духовенства, как более сговорчивую. Так ли сие, братья? — спросил Гермоген архиереев.
И донеслось до него не очень внятное гудение. Гермоген был недоволен и бросил архиереям упрёк: