Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

Птицей летела Катерина в Почеп, но не помнит, на какую ночь принесли её патриаршие кони к палатам, в которых князь Засекин нашёл своё место. Катерина, ещё сама не зная зачем, взяла у возницы-инока кнут и поспешила в палаты. Рынды князя распахивали перед нею двери молча, сами же на колени опускались и крестились. Ужас в глазах у них застыл, потому как шла на них святая Магдалина-воительница. И в руках у неё сверкал огненный меч, и над шлемом витало сияние.

В опочивальне пахло винным перегаром и кровью. Запах крови привёл Катерину к кафтану князя. Он был в пятнах. И ведунья поняла, что это кровь Сильвестра. Ненависть и гнев обожгли её сердце. Она увидела сулебу — короткий меч — схватила её и занесла над спящим князем. Но Всевышний удержал её руку, занесённую во гневе. Опустив сулебу, Катерина тронула князя кнутовищем. Засекин открыл глаза, лицо исказил страх, он сел на постели. Ведунья взяла его за руку, и он, послушный её воле, встал с постели и пошёл за ясновидицей из палат в глубокий каменный подвал и молча, только движением руки, велел стражу освещать путь по подвалу. Но вот страж остановился перед окованными железом дверями и, посмотрев на князя Засекина, открыл их. И все они зашли в каменную клеть.

В глубине каменной клети, на соломенной подстилке Катерина увидела два ещё живых существа. Они были избиты так, что в них невозможно было узнать ни Сильвестра, ни Луку Паули.

Катерина сдержала душевный крик, осмотрелась, увидела замурованную в стену цепь и велела стражу посадить на неё князя. Страж повиновался, да и Засекин был послушен, словно находился в летаргическом сне. Потом Катерина велела рынде поставить кадь с водой рядом с пленниками и принялась обмывать их лица. Они пришли в себя, сначала Лука, потом Сильвестр. Катерина приложила руку к устам Сильвестра и велела молчать, помогла им встать и повела к выходу. Страж с плошкой, в которой горел огонь, шёл впереди. В сенях он задержался на мгновение, и, когда Катерина и пленники прошли мимо, страж расплескал горящее масло по стенам и поспешил следом за Катериной. Она уже усадила в тапкану Сильвестра и Паули, сама скрылась в ней, а подбежавший рында попросил инока потеснится на козлах. И кони на рысях ушли с подворья, скрылись в ночной тьме.

* * *

Гермоген получил грамоту иезуитов от Сильвестра и Паули в тот же день, как они вернулись в Москву. Лазутчики помылись в бане, привели себя в божеский вид и пришли к патриарху. Паули рассказал, как добыли документ и сохранили его, спрятав за поднаряд в сапогах, как страдали из-за происков князя Засекина.

— Да Всевышнему было угодно послать нам спасительницу, — закончил рассказ Паули.

— Бог для нас — Бог во спасение; во власти Господа Вседержителя врата смерти, — сказал Гермоген, принимая помятый и чудом сохранившийся свиток. — Благодарю, дети, за подвиг, равный победе над ратью вражеской. Ведаю цену сей грамоте. — Гермоген открыл ларец, взял из него стопу золотых монет, разделил пополам и вручил друзьям. — Велю не отказываться. Примите возблагодарение от чистоты моих душевных помыслов.

Сильвестр и Паули приняли золотые монеты и поклонились.

— Спаси Бог тебя, святейший, — ответили они.

— А теперь ступайте на покой во благо...

Сильвестр и Паули молча ушли.

Патриарх долго не разворачивал бумагу, которая казалась ему ядовитой. Он ходил по моленной и вспоминал поползновения Римской церкви поработить русскую православную церковь. Он помнил, что ещё в пору крещения Руси по восточному православному обряду, Римская курия пыталась навязать князю Владимиру католическую веру. Позже старался папа Иннокентий IV подмять под себя князя Александра Невского. В ход было пущено всё, даже ложь, будто бы отец Александра умер в единении с Римской католической церковью. Но подобного не было. Сие доказано. Великий князь Ярослав Всеволодович умер в чистоте и согласии с православной верой.

«Господи, а как иезуиты пытались покорить душу Ивана Грозного! Многие лета Антоний Поссевин обивал пороги царского дворца. Но терпелив и стоек оказался сей русский царь, выстоял пред напором хитрого еретика, — размышлял патриарх. — Нет, каких бы благ ни сулили россиянам иноверцы, мы будем хранить свою веру, единство Руси и русскую душу, какой ни у кого боле нет. Мы скажем Святейшему престолу твёрдо: унии на Руси не бывать».