Книга апокрифов

- Да. Того самого, который создает уродливые безжизненные фигуры. Император понятия не имеет о том, что такое искусство. А что касается Мальвазия, то он, по-моему, столь же скверный живописец. Еще бы  - равеннская школа. И все же ему поручили мозаики в придворной часовне! Ах, нет, при дворе ничего не добьешься, Прокопий. Не могу же я отправиться во дворец с просьбой, чтобы какому-то Аргиропулосу, или этому,    как его зовут, этого критянина, Папанастасий?  - разрешили и дальше портить стены!    

- Не в этом дело, отче,  - терпеливо заговорил Прокопий.   - Но подумайте сами: если победу одержат иконоборцы, искусство будет уничтожено! И ваши иконы сожгут, Никифор!

Аббат махнул своей маленькой ручкой.

- Все они слабые, Прокопий,  - невнятно произнес он.  - Тогда я еще не умел рисовать. А рисовать фигуры, знаете ли, не так-то просто научиться!

Прокопий протянул дрожащий палец к античному изваянию юного Вакха, наполовину скрытому цветущим кустом шиповника.

- И эта статуэтка будет разбита,  - молвил он.

- Какой грех, какой грех,  - прошептал Никифор, скорбно прикрывая глаза.  - Мы называли эту скульптуру святым Иоанном Крестителем, но это - подлинный, совершенный Вакх. Часами, часами я любуюсь им. Это  - как молитва, Прокопий.

- Вот видите, Никифор. Неужели этому божественному совершенству суждено погибнуть навеки? Неужели какой-нибудь вшивый, орущий фанатик вдребезги разобьет ее молотом?

Аббат молчал, сложив руки.

- Вы можете спасти само искусство, Никифор,  - наседал Прокопий.  - Ваша святая жизнь, ваша мудрость снискали вам безграничное уважение в церкви; двор почитает вас необычайно; вы будете членом Великого Синода, который призван решить, все ли скульптуры являются орудием идолопоклонства. Отче, судьба искусства в ваших руках!

- Вы переоцениваете мое влияние, Прокопий,  - вздохнул аббат.  - Эти фанатики сильны, и за ними стоит чернь...  - Никифор помолчал.  - Так вы говорите, будто уничтожат все картины и изваяния?

- Да.

- И мозаики тоже уничтожат?

- Да. Их собьют с потолков, а камушки выбросят на свалку.

- Что вы говорите,  - с интересом произнес Никифор.  - Значит, собьют и кособокого архангела Гавриила, созданного этим... ну...

- Вероятно, да.

- Чудесно,  - захихикал аббат.  - Ведь это ужасно скверная картина, милый мой. Я еще не видел столь невообразимых чучел; и это называется - «соображения композиции»! Скажу вам, Прокопий: скверный рисунок - грех и святотатство; он противен господу богу. И этому должны поклоняться люди? Нет, нет! Действительно, поклонение скверным картинам – не что иное, как идолопоклонство. Я не удивляюсь, что люди возмущаются этим. Они совершенно правы. Критская школа  - ересь; и такой Папанастасий  - худший еретик, нежели любой арианин[41] (41). Стало быть, говорите вы,  - радостно залепетал старик,  - они собьют со стен эту мазню? Вы принесли мне добрую весть, сын мой. Я рад, что вы пришли.

Никифор с трудом поднялся в знак того, что аудиенция окончена.

- Хорошая погода, не правда ли?

Прокопий встал, явно удрученный.

- Никифор,  - вырвалось у него,  - но и другие картины уничтожат! Слышите, все произведения искусства сожгут и разобьют!

- Ай-ай-ай,  - успокоительно проговорил аббат.  - Жаль, очень жаль. Но если кто-то хочет избавить человечество от скверных изображений, не стоит обращать внимания, если он немного переусердствует. Главное, больше не придется поклоняться уродливым чучелам, какие делает ваш... этот...

- Папанастасий.

- Да, да, он самый. Отвратительная критская школа, Прокопий! Я рад, что вы напомнили мне о Синоде. Буду там, Прокопий, буду, даже если бы меня пришлось нести туда на руках. Я бы до гроба не простил себе, если бы не присутствовал при сем. Главное, пусть собьют архангела Гавриила,  - засмеялся Никифор, и личико его еще больше сморщилось. - Ну, господь с вами, сын мой,  - и он поднял для благословения изуродованную руку.

- Господь с вами, Никифор,  - безнадежно вздохнул Прокопий.

Аббат Никифор уходил, задумчиво покачивая головой.

- Скверная критская школа, - бормотал он. - Давно пора пресечь их деятельность. Ах, боже, какая ересь... этот Папанастасий... и Пападианос. У них не картины, а идолы, проклятые идолы... - выкрикивал Никифор, взмахивая больными руками.  - Да, да... идолы.

1936

Брат Франциск

На пути к Форли (там, где вбок уходит дорога поменьше, на Луго) возле кузницы остановился нищенствующий монах. Был он небольшого роста, немного сгорбленный, широкая улыбка открывала несколько оставшихся желтых зубов.

- Брат кузнец, Бог в помощь,  - весело произнес он,  - я сегодня еще не ел.

Кузнец выпрямился, отер пот и не слишком лестно подумал обо всяких бродягах.

- Заходите,  - пробурчал он.  - Кусок сыра у нас найдется.

Беременная жена кузнеца отличалась набожностью. Она хотела поцеловать руку монаха, но тот быстро спрятал обе руки за спину и бодро затараторил:

- Ах, матушка, что если бы я поцеловал руку вам? Меня зовут брат Франциск, нищий. Да благословит вас Бог.

- Аминь,  - вздохнула молодая женщина и пошла за хлебом, сыром и вином.