Книга двух путей

Любимый, я больна. Да, я больна. Мое тело приходит в упадок, и единственное, что у меня осталось, – мой разум. Я провела долгие часы в постели, размышляя о нас с тобой, и, если нам было не суждено остаться вместе, нам суждено быть вместе. И даже если нам пришлось расстаться, нам суждено найти друг друга. Не будь тебя, я не вышла бы замуж и не провела бы почти шестнадцать лет со своим сыном. Я не думаю, что моя жизнь могла сложиться по-другому, и не думаю, что она должна была сложиться по-другому. Ты катализатор, если не продукт химической реакции. Ты принадлежал жене, я – своему мужу, но на краткий миг мы принадлежали друг другу. Я просто не могу покинуть этот мир, не сказав тебе, что ты был для меня одним-единственным. Единственным, кого я не смогла и не захотела забыть.

Когда ты будешь читать мое письмо, я, наверное, уже покину наш мир. Но если ты читаешь мое письмо, пока ты жив, я останусь с тобой.

Чем тяжелее состояние больного, тем больше медтехники ему требуется. Возле постели Вин полно баночек с таблетками, чашек с соломинками, влажных салфеток для охлаждения кожи при повышенной температуре. А еще стопка впитывающих пеленок для лежачих больных, так как у Вин начинается недержание. Трость, которой при встрече со мной пользовалась Вин, сменили сперва ходунки, потом – инвалидное кресло. А унитаз в туалете – стул с судном возле кровати.

Вин лежит, повернув голову к окну. Феликс повесил снаружи кормушку для птиц, и теперь возле нее снуют юнко, белки, а иногда голубые сойки.

– Это что, красный лист? – спрашивает Вин.

Я наклоняюсь поближе, чтобы проследить направление ее взгляда. На дворе лето, и, насколько я могу видеть, кругом сочная зелень.

– Я так не думаю. Листья в эту пору не меняют цвет.

Вин с тяжелым вздохом перекатывается на спину:

– Я надеялась протянуть до осени.

– Осень – твое любимое время года?

– Нет. Ненавижу осень. Смесь специй для тыквенного пирога – происки сатаны. – Вин складывает руки на животе. – Знаешь, умирающие часто говорят о вещах, которых им будет не хватать. Весеннего дня. Апельсинового мороженого. Возможности наблюдать за тем, как растут твои внуки. И никто не говорит о таких приземленных вещах, как расчистка подъездной дорожки, уплата налогов, лечение артрита… смесь специй для тыквенного пирога. Но вот в чем прикол: мне будет не хватать и этого тоже. – Вин поднимает на меня глаза. – Мне кажется, должно быть специальное слово для описания этого чувства. Какое-нибудь длинное немецкое слово вроде Schadenfreude[15]. Или, может, у твоих древних египтян имелось нечто более подходящее на такой случай?

Широко известен текст на папирусе времен Среднего царства под названием «Разговор разочарованного со своей душой», или «Спор человека с его Ба». В тексте рассказывается, как человек, решившийся на самоубийство, спорит со своей душой Ба. Душа не соглашается со своим хозяином, аргументируя это тем, что мы точно не знаем, что с нами будет после смерти, а тогда зачем рисковать? В тексте мужчину не осуждают за желание себя убить – там не говорится об аде, грехе, не делается предостережений. Нет, речь идет исключительно о риске потерять радости земной жизни.

Я беру протянутую Вин руку, такую хрупкую, практически невесомую. Вин подобна песочным часам, и песка осталось совсем мало.

– Знаешь, я сожалею лишь об одном. Мне жаль, что я не встретила тебя при более благоприятных обстоятельствах, – говорит она.

– Вин, я счастлива, что судьба свела нас с тобой. – Я чувствую, как к глазам подступают предательские слезы.

– Думаю, мы могли бы стать друзьями.

– Мы с тобой уже хорошие друзья.

– Вот потому-то я и хочу, чтобы ты прямо сейчас меня покинула. – Встретив мой удивленный взгляд, Вин добавляет: – Чтобы отвезти мое письмо.

– Да, я обещала доставить твое письмо. Но в первую очередь мне следует позаботиться о тебе, – качаю я головой.

– А я хочу, чтобы ты отправилась прямо сейчас и выполнила мою просьбу. Я понимаю, это ничего не изменит. Но надеюсь, мне будет легче… уйти… зная, что он думает обо мне. – Голос Вин срывается, и она заканчивает едва слышным шепотом: – Дон, я тебе верю.

– Но…