Впрочем, Эхнатон отменил не только Рождество, но и загробную жизнь. И хотя он был фараоном в период Нового царства, в его гробнице – в отличие от других гробниц в Долине Царей – нет следов принятых погребальных ритуалов, включая поклонение таким богам, как Ра и Осирис, поскольку это противоречило концепции Эхнатона об одном боге-творце. Короче, ни одно из прежних божеств не могло существовать по определению.
В Амарну мы с Уайеттом едем молча. Сперва мы останавливаемся возле стелы на границе города, после чего направляемся в некрополь.
Так как Уайетт здесь частый гость, знакомый сторож вручает ему ключи, чтобы мы могли осмотреть некрополь самостоятельно. Когда мы спускаемся в царскую гробницу, я вдыхаю сладкий, дымный запах гуано летучих мышей. Меня, естественно, сразу тянет к изображениям на стенах, которые разительно отличаются от рисунков в Дейр-эль-Берше и в других древнеегипетских некрополях.
Я не в состоянии отличить Эхнатона от Нефертити из-за невозможности определить, где мужчина, а где женщина. У вырезанных на камне фигур вытянутые головы и круглые животы, как у андрогенных богов – создателей Древнего Египта. Там же изображены и дочери Эхнатона, внешне напоминающие инопланетных пришельцев, которые навеки застыли в момент создания. В ритуальных храмах и отдельных гробницах представлены лишь изображения дочерей Эхнатона, поскольку бог-создатель мог иметь столько женских олицетворений, сколько ему было угодно. И все же, как только появлялся другой представитель мужского пола, первобытные часы снова шли вперед.
Внезапно я поняла, зачем Уайетт привел меня сюда. Эхнатон попытался повернуть время вспять.
– Дон, я ничего не сказал Ане, потому что сперва хотел поговорить с тобой. – (Я медленно поворачиваюсь к Уайетту лицом. Шапка его белокурых волос находится точно на уровне солнечного диска, на фоне которого изображена семья фараона, и от этого мне почему-то хочется плакать.) – Олив, оставайся со мной. Мы вместе подготовим публикацию о гробнице. Еще не поздно начать все сначала.
Представлять, как могла бы сложиться моя жизнь при других обстоятельствах, невероятно заманчиво. Впрочем, еще не все потеряно. Но даже когда Уайетт тянется к моей руке, я думаю о том, что именно предстоит ему сказать. Мы можем притворяться, подобно Эхнатону. Можем укрыться от всего мира в Дейр-эль-Берше – только мы вдвоем. Можем придумать эпическую историю о том, что всегда были предназначены друг другу судьбой. Но, как и Эхнатон, мы не можем повернуть время вспять.
От греха подальше я перехожу в другую погребальную камеру и закрываю глаза руками. Я не имею права так поступить. Не имею права во второй раз бросить Уайетта.
За моей спиной слышатся его шаги. Я в погребальной камере, где захоронена Макетатон, вторая из шести дочерей Эхнатона. Она умерла на тринадцатом или четырнадцатом году царствования ее отца. На вырезанном на стене изображении Макетатон лежит на похоронных носилках, Эхнатон держит за руку Нефертити и вместе с супругой рыдает над телом дочери. Из всех запечатленных сцен скорби эта, пожалуй, самая душераздирающая.
А вот еще одна траурная сцена, где показано, как Эхнатон и Нефертити рвут на себе волосы в процессе оплакивания –
Когда я изучала египтологию, было много споров по поводу младенца: кто бы это мог быть? По мнению некоторых ученых, присутствие младенца доказывает, что Макетатон умерла при родах, а значит, отец младенца – ее собственный отец Эхнатон. Но Макетатон умерла в возрасте одиннадцати лет, слишком юной, чтобы забеременеть даже в те времена. Существует мнение, что младенец – это Тутанхамон (в те времена его называли Тутанхатон), хотя возникает вопрос насчет расположенного рядом детерминативного иероглифа, означавшего скорее сидящую женщину, нежели сидящего мужчину. Другие египтологи утверждают, что младенец и есть сама Макетатон, возродившаяся под целительными лучами Атона: единственный способ показать посмертие, поскольку во время правления Эхнатона не было отсылок к Осирису или Ра.
Хотя с академической точки зрения младенец, скорее всего, Тутанхамон. По крайней мере, я склоняюсь к последней версии. Согласно бытующей точке зрения, Эхнатона можно считать кем угодно: царем, «нарциссом», визионером, но он безусловно был скорбящим отцом. В глубине души он желал, чтобы его дочь воскресла. Лично для меня это единственная трактовка, которая дает хотя бы искру надежды.
Если у вас есть ребенок, вы готовы сделать для него все что угодно. Быть может, вы сделаете это не слишком хорошо, но вы грудью ляжете на амбразуру. Сметете все препятствия, стоящие на его пути. И предоставите ему те возможности, которых у вас в свое время не имелось.
Я подхожу ближе к изображению сломленных горем родителей Макетатон. Потрясающий момент этой истории. При всем отличии моей теперешней жизни от жизни египетского фараона, я прекрасно понимаю, что такое иметь любимую дочь и в один прекрасный день оказаться перед лицом угрозы ее потерять.