И я, наверно, все-таки сорвался бы, бросился в Н-поле на ее поиски, чтобы глупо и бессмысленно погибнуть, если бы стоявший на деревянном ящике у кровати телефон не разорвал сгущавшуюся темноту пронзительным свиристением.
Я нашарил трубку.
— Да?
— Здорово, битардище!
Это был мой друг. Мой единственный друг. Все-таки я еще хоть кому-то нужен.
— Привет, чудовище.
— Все торчишь на своих бордах?
— Нет, в настоящий момент пытаюсь сойти с ума. Получается.
— Достойное занятие. Слушай, приходи ко мне! Вместе будем сходить.
— Не знаю…
— Да ладно, «не знаю». В такую-то погоду дома сидеть! Давай, отрывай задницу. Месяц уже твою физиономию не видел. Винца попьем, музыку послушаем. У меня есть масса новых идей.
Я почесал лоб. Почему нет, собственно? Гхм… Почему нет? Именно. Почему «нет»…
— Нет, компадре. Прости, я очень занят. Это важно.
— Работа?
— Можно и так сказать. Никому больше поручить это нельзя.
— Ясно… Слушай, но ты же у нас свободный копейщик. Неужели не подождет пару часов? Приходи. Я соскучился.
— Прости. Это никак нельзя отложить. От меня многое зависит. Можно сказать, это вопрос жизни и смерти.
На секунду воцарилось молчание.
— Ты во что влез? — спросил он уже другим голосом. — Что-то серьезное? Помощь нужна?
— Нет, дружище. Я ценю твою поддержку, но здесь ты мне не помощник.
— Не валяй дурака. Знаю я тебя. Прессует кто? Рассказывай, соберем парней…
— Нет, амиго, не волнуйся. Мне ничего не угрожает. Но судьба того, кто мне дорог, поставлена на карту. Мне придется отыграть этот роббер.
— Вот оно что… Так, давай-ка, лупи в лоб. Что случилось?
Я не мог ему солгать. Наши отношения всегда строились на взаимном доверии, да иначе и не могло быть между двумя совершенно ненадежными людьми. Но и открыть правду я тоже не мог.
— Дружище, об этом тебе лучше ничего не знать. Я всегда был честен с тобой и не боюсь, что ты огласишь это кому-нибудь. Просто в этом ты не понимаешь ничего. Ты сразу начнешь строить неверные предположения, полезешь в самое пекло и наломаешь дров, которые мне придется разгребать. Или посчитаешь меня психом.
— Психом? Ты это мне говоришь? Ха-ха три раза. Давай ко мне. Обсудим это твое дело.
— Нет. Так будет лучше. Верь мне.
— Ладно, — неохотно отозвался он после паузы. — Я тебя знаю, врать ты здоров, но мне не станешь. Зараза.
Я почувствовал легкий укол совести.
— Не обижайся, старик.
— Да я и не обижаюсь, — проворчал он. — Ты прав. Я, в конце концов, не Архимед, во все с ходу вникнуть не могу. И дров наломаю. Ты меня тоже знаешь. Потом хоть расскажешь?
— Конечно. Если она не будет против.
— Она? Товарищ, вы меня пугаете! Что с тобой такое приключилось, тигр-социопат?
— Ничего, волк-одиночка, — я понял, что пора сворачиваться, этот Торквемада и мертвого разговорит. — Все потом. Может быть.
— Ладно, паразит, это тебе зачтется, — он уже вновь веселился. — Давай, решай свои дела и прилетай ко мне. По тебе Рисса соскучилась.
— Погладь ее от меня. Удачи.
Я повесил трубку, вытирая пот со лба. Впутать его в мои дела означало поставить на этих делах жирный красный крест. А потом еще один. Он действительно знал меня, как облупленного, и всегда готов был помочь именно так, как надо, но это было прежде. Я изменился с тех пор, мой образ действий уже кардинально отличался от прежнего, а он помнил именно прежний. Самым же паскудным было то, что мне действительно требовалась помощь. Не в деле, нет, здесь помощников мне, кроме Бэрри-Белла, быть не могло. Тоска истачивала меня, я был один в пустой и темной квартире, и мир впереди был омерзительно мутным. Мне отчаянно требовался человек рядом, которому можно было пусть и не рассказать, но хотя бы излить накопившееся в виде потока сознания. Знакомые, приятели, даже он — все они не подходили, им помешала бы память. Перемена во мне была слишком резкой и в то же время неявной. Меня-нынешнего они просто не поняли бы.
Что еще оставалось после этого, кроме как набрать номер и позвонить единственному человеку во всем городе, подходящему на эту роль?
Наташа ответила почти сразу. Да, она очень рада меня слышать. Да, я, разумеется, могу зайти в гости, и если у меня проблемы, могу приходить хоть насовсем, пока все не утрясется. Нет, она, к сожалению, сейчас уже уходит, у нее сегодня дневная смена, будет она только вечером. Бабушка в профилактории, дверь мне откроет Ленуська, так что если она меня не напугает, я могу посидеть с ней. Я ведь не против? Разумеется, я не против. Я подъеду минут через двадцать. Ее уже не будет, но чай и сахар в буфете, на верхней полке. Удачи.
Наивная, добрая девушка. Хорошая.
Но подъехать через двадцать минут мне не удалось. Окинув взглядом свой гардероб, я присвистнул, решительно нырнул в недра бельевой корзины и набил стиральную машину шмотьем до отказа. Сушить его пришлось феном. Работенка та еще. Так что на улице я оказался через три четверти часа, еще пятнадцать минут ушло на поездку и поиски нужного двора. Итого час. Нехорошо.
Надавив на клавишу звонка, я вскоре услышал топот маленьких ножек за дверью.
— Кто там?
— Лена, это я.
— Кто это «я»?
— Дядя, о котором говорила Ната.