Книга Лазури

Но теперь я начал понимать их несколько иначе — как и предполагали не которые исследователи, их инструкции были рассчитаны на работу не столько с веществами материального мира, сколько с душой и сном самого алхимика, но рассчитаны особым образом — не имея возможности погрузиться в себя напрямую, они достигали нужных эффектов работой в лабораториях, когда операции внешнего мира и внутреннего начинали протекать в гармоничном согласии, изменяя друг друга.

За этими размышлениями я чуть было не пропустил угрожающего вида дыру в бетонных перекрытиях и остановился только из-за предостерегающего окрика Соусейсеки.

Мы находились в каком-то странном переплетении коридоров, которые незаметно переходили с уровня на уровень, сбивая путешественника с толку. Именно сюда бежала Хинаичиго — или ее призрак? — и я успел пожалеть, что мы отправились за нею следом.

В очередном тупике Соу остановилась, задумавшись.

— Что скажешь, мастер?

— Нас завели в лабиринт, вот что я скажу. И быть может, не стоит ориентироваться по цифрам на стенах, если их писали не мы сами.

— Не о том речь. У всего здесь есть предназначение, нет ничего случайного. Думай, почему возникло это место, мастер.

— Кажется, этот вопрос не легче вопроса о смысле жизни. Я не вижу системы, находясь внутри нее.

— Быть может, тебе будет проще, если я ее нарисую?

— Ты помнишь весь лабиринт, Соу? Это же невозможно!

— Я провела во снах немало времени, будучи ограничена двадцатью минутами. Как думаешь, мог ли Отец допустить, чтобы я страдала топографическим кретинизмом?

— Охотно верю, — засмеялся я, — Тогда нарисуй его, и быть может, я скажу, зачем он нужен.

Антракс

Музы незримо спускались на землю и, склонив голову на плечо, завороженно слушали, как пел Лемаршаль. Я и Суок молча внимали ему, сидя на постели. Совершенен. Воистину la voix d’un ange. Когда он скончался в больнице несколько лет назад, мы с друзьями месяц носили траур — точнее, просто черную одежду, кое-как похожую на траур. Над нами смеялись, нам было пофиг. После смерти Виктора Цоя его фанаты стаями летели из окон, вскрывались полями кроваво-красных цветов. После смерти Грегори любители его мягкого, светлого голоса только укрепились в воле к жизни. Виноват ли Цой? Хотел ли он этого? Разумеется, «нет» два раза. Но все же подумайте над этим. Просто подумайте. Забавы ради.

Суок легонько шевелила губами на припевах, покачиваясь взад-вперед. Кажется, она была со мной вполне солидарна, хотя вряд ли вообще понимала смысл песни. Французским языком я отродясь не владел, а уж она тем более. Но все же оценила красоту. У девочки хороший вкус. Но это мне сейчас помочь никак не могло.

— Не увлекайся, дочь, — я коснулся ее плеча, заставив удивленно повернуться ко мне. — Красотой песни ты сможешь насладиться потом. Сейчас же слушай ее смысл. Внимай ему.

— Хорошо, Отец… Но я не понимаю этих слов. Что такое «онволе муа»?

— Это другой язык, Суок, французский. На нем это означает «отпусти меня». Люди, которые живут далеко от нас, называют вещи по-другому и не так произносят слова. Так уж сложилось.

— А почему так?

— Много причин… Главным образом, потому, что редко или вообще никогда с нами не встречались, жили на чужих землях, где все было иным, непохожим на то, что здесь. Им приходилось придумывать новые слова для обозначения вещей. Со временем они начинали произносить старые немного иначе… Сейчас же, чтобы люди разных народов поняли друг друга, им приходится изучать речь друг друга.

— Как странно… Но как же тогда я пойму, о чем поет этот мальчик?

— Сердцем, Суок. Забудь о том, что не понимаешь его речи. Язык — просто форма, мешанина закорючек на бумаге и звуков, издаваемых горлом. Ощути то, что он хочет донести до тебя. Тем более, что основные два слова ты уже знаешь… Ну вот, надо заново.

— Прости, Отец…

— Ты-то тут при чем? — пожал плечами я, отщелкивая трек на начало и ставя на повтор. — Это ведь я тебя заболтал. Начинаем. И помни: слышь красоту, но не позволяй ей одолеть смысл. Он — главное для тебя ныне.

Вновь усевшись на постель, я устроился поудобнее и застегнул рот на пуговицу, смотря, как она сосредоточенно вслушивается в слова вечно молодого певца.

То, что работенка мне предстоит титаническая, стало для меня очевидно еще вчера утром. Впрочем, это можно было предсказать после первых же минут. Глупо надеяться, что существо, не умеющее даже ходить, обладает какими-то сверхъестественными способностями, подобными силам Rozen Maiden. Если даже они и были — хотя в успехе своего предприятия по созданию Розы я не сомневался, — то находились в потенциальном, зачаточном состоянии, вывести из которого их было невероятно трудно. Как обучить колдовским манипуляциям дитя, не подозревающее, что это такое? Как вообще объяснить ей, чего я от нее хочу? Ох, блин. Столько дел и так мало времени.