Держись крепче, Суок.
Коракс
Спустя минут пятнадцать положение стало совершенно безрадостным. Я совсем выдохся, а так решительно ворвавшаяся в бой Суигинто уже не носилась в небе, обрушивая на противников смертоносные ливни перьев, а спустилась к нам, с мечом руках прикрывая спину. Видимо, свои силы она успела порядком поистратить, а пользоваться жизнью Мегу — не хотела, предпочитая перейти в рукопашный. Конца и края тварям не было видно, и в переулках маячили еще более крупные и странные существа.
— Улетай, Первая, и выведи отсюда Соу и Касса! Нам не выстоять!
— Не сейчас, медиум! Есть еще кое-что, что я не успела сказать… Канария, отказавшись помочь, все же дала совет, хоть и непонятный: "Чем прочнее кажется вещь, тем податливей она к песне".
— Канария, эта маленькая скрипачка, гроза омлетов?
— Я знаю ее достаточно долго, чтобы принимать всерьез, человек. Если ты понял, что она хотела сказать, то попробуй, пока еще жив.
Догадки шестеренками завертелись в моей голове, когда я увязал Канарию, мои первые слишком удачные поединки с Соу и поверхностные знания о природе твердых тел.
— Касс, Суигинто, закройте уши!
Что еще могла посоветовать Кана с ее разрушительными симфониями? Почему Суигинто принимала ее всерьез? Все становилось на свои места. Серебро жадными быстрыми нитями вонзилось мне в горло, тут же окутавшееся красным. Первая, не обратив внимания на мою просьбу, металась из стороны в сторону, рубя и пронзая подступавших, выигрывая секунды, и когда я схватил ее, зажимая уши, то получил ощутимый удар крылом, которого, впрочем, тогда не заметил.
А потом я закричал.
Вибрация родилась глубоко внизу горла, тяжелая, низкая, но, поднимаясь все выше через измененные серебром связки, менялась неузнаваемо, распирая меня изнутри, и когда чья-то огромная морда уставилась на меня бельмами огромных глаз, открывая пасть, тон был подобран.
Зубы заныли, когда я изрыгнул чудовищный звук, похожий на визг пилы или крик умирающей электрогитары, которую разбивают об сцену при выкрученных на максимум усилителях. Он длился и длился, меняя тональности, опускаясь и подымаясь от визга до гула, и, кривясь от боли в трескающихся зубах, я мстительно скалился, наслаждаясь картиной смертей и разрушений. Ведьмин крик оказался действительно силен.
Когда отзвучала последняя нота, ноги отказались держать меня и я грузно осел в оседающую пыль, смешавшуюся с кровью. Серебро осторожно покидало изуродованное горло, сменяясь покровом алого, залечивавшего раны. Суигинто что-то говорила, но уши после такого испытания были явно не в состоянии воспринимать речь. Плюясь кровью и осколками зубов, пытаясь восстановить слух и голос красным плетением, я был слаб и беспомощен, пока не вспомнил, что говорила мне Соу, давно, еще в самом начале пути.
Отвлекаясь на причиненные ведьминым криком разрушения, можно было забыть о собственных ранах и слабости, а забыть здесь означало избавиться. Происходящее вокруг мне в этом очень помогло.
Изувеченные тела на глазах растекались мутными лужами Моря, собираясь и стягиваясь воедино, в жидкую бесформенную фигуру. Нас почтила своим присутствием сама Темная Мать.
У нас на глазах она приобрела внешность обвязанной платочком старухи с клюкой и истошно заголосила противным голосом, размахивая руками.
— Ой, что делается-то! Детишек побили, ироды, дома порушили, добро повынесли! Что, теперь и меня, убогую, зашибить осталось? Так что же стоите, поганые, убивайте!
Рой перьев не причинил ей каких-либо неудобств, а когда Суигинто метнулась к ней с мечом, бабка взмахнула клюкой и Первая с размаху натолкнулась на прутья золотой клетки.
— Негоже заморским пташкам летать привольно, да, внучок? — спросила она с изрядной долей ехидства, и в следующее мгновение ее тело потекло, тая и меняясь, обращаясь в новую форму.
— Не пыхти напрасно, не мучайся. Сам же знаешь, что не сломать этих прутьев, сам же их выдумал, — голос звучал моложе, сильнее, пока шла трансформация, — самое время остановиться и поговорить.
— О чем нам говорить? Ты не пускаешь нас к Дереву, опасаясь потерять власть, вот и все.
— И все? Не разочаровывай меня так быстро! Я должна насладиться твоим пониманием, прежде чем все закончится!
— Тогда рассказывай, — решил я потянуть время, — и решим, что делать дальше.
— Решим? — засмеялась она. — Все уже решено заранее! Ты плясал под мою дудку с того момента, как я нашептала первую строчку Либер Кламорис, смешной человечек. Все, что случилось потом, уже было предрешено и теперь мне осталось нанести конечный штрих.
— Твоя книга мне немало помогла, знаешь ли. Но зачем было скрываться?
— Тогда у меня было совсем мало сил, ведь я только-только родилась. Ты дал мне сознание, когда вступил на мою землю, когда отвоевал себе кусочек сна и сотворил там маленькое чудо, даже не зная, как. До того, как твоя воля осквернила меня, я была каплей Моря, бессознательной и растущей, чтобы вернуться домой, но ты — ты вырвал часть меня, перекроил и преобразовал, играя в творца, чтобы дать тело этой маленькой гостье из ада!
— Ты не благодарна?