Книга мертвых

В тот же самый вечер, в половине седьмого, Уильям Смитбек-младший стоял на тротуаре Мьюзим-драйв, глядя на ярко освещенный фасад Нью-Йоркского музея естественной истории. Широкая ковровая дорожка покрывала огромные гранитные ступени парадного входа. Шумная толпа, состоявшая из зевак и журналистов, сдерживалась бархатными канатами ограждения и тесно сомкнутыми рядами охранников музея. Из подъезжавших один за другим лимузинов выходили кинозвезды, члены городского совета, финансовые короли и королевы, светские дамы, тощие модели с лишенными всякого выражения глазами, управляющие партнеры, президенты университетов и сенаторы – участники грандиозного парада денег, власти и влияния.

Великие и могущественные поднимались по ступеням, не глядя по сторонам, образуя черно-белый переливающийся поток, устремившийся к украшенному колоннами фасаду музея.

За огромными бронзовыми дверями их встречал ослепительный свет, а сдерживаемая охранниками толпа тем временем изумленно таращилась, кричала и щелкала затворами фотокамер. Над входом, скрывая неоклассический фасад музея, полоскался на легком ветру стяг огромных размеров – его ширина составляла примерно четыре этажа. На нем был изображен гигантский глаз Гора, под которым шла надпись шрифтом, напоминающим египетские иероглифы:

«Торжественное открытие

Великой гробницы Сенефа».

Смитбек поправил шелковый галстук и разгладил лацканы смокинга. Поскольку он прибыл не в лимузине, а на такси, ему пришлось целый квартал до музея идти пешком, а потом еще проталкиваться сквозь возбужденную толпу. Когда он наконец достиг бархатного ограждения и протянул свое приглашение охраннику, тот смерил его подозрительным взглядом и подозвал напарника. После совещания, которое заняло несколько минут, ему наконец неохотно разрешили пройти – и он пристроился как раз за актрисой Вандой Мюрсо, наделавшей столько шума на открытии выставки «Священные изображения». Следуя за ней в ароматном шлейфе духов, Смитбек рассуждал о том, как, должно быть, расстроилась Ванда, когда Академия киноискусства в этом году не присудила ей звания лучшей актрисы года, на которое она претендовала.

Испытывая приятное волнение, он присоединился к процессии богатых и знаменитых и через несколько секунд уже входил в блестящие двери. Сегодняшнее мероприятие должно было затмить все предшествующие.

Ковровая дорожка вела через знаменитую Большую ротонду с ее динозаврами, через великолепный Африканский зал, а оттуда – еще через полдюжины старых, ничем не примечательных помещений с затхлым воздухом и редко используемых полузаброшенных коридоров и оканчивалась у лифтов, где уже собралась приличная толпа гостей. Лифты расположены слишком далеко от главного входа, думал Смитбек, дожидаясь, пока подойдет его очередь и он сможет войти в кабинку, а заодно разглядывая окружавших его людей. Однако гробница Сенефа находилась еще дальше – в самых глубоких недрах музея. Хотя небольшая пешая прогулка совсем не повредила бы этим старым мощам – наоборот, им было бы полезно немного разогнать застоявшуюся кровь.

Тихий звон возвестил о прибытии лифта, и он вошел в него вслед за остальными. Набившись в кабинку, словно черно-белые сардины, гости спокойно ждали, когда лифт доползет до подземного этажа музея. Наконец он остановился, двери открылись, и их ослепил яркий свет и оглушили звуки оркестра. Но самое большое впечатление на всех произвел огромный Египетский зал с искусно отреставрированными фресками девятнадцатого века. Стены зала были уставлены стеклянными витринами, в которых блестели и переливались замечательные произведения искусства из золота, драгоценных камней и фаянса. Все свободное пространство занимали изысканно сервированные чайные и обеденные столы, расставленные на мраморном полу, с тысячами свечей в изящных подсвечниках. Самыми привлекательными Смитбеку, быстро обшарившему взглядом весь зал вместе с его содержимым, показались длинные столы, на которых теснились блюда с копченым осетром и лососем, домашним хлебом с хрустящей корочкой и нарезанным тонкими ломтиками прошютто. Здесь же стояли хрустальные вазочки с серебристо-серой севрюжьей и белужьей икрой, массивные серебряные чаши с колотым льдом и батареи бутылок шампанского «Вдова Клико», дожидающихся, когда их откупорят и разольют по бокалам.

А ведь это, подумал Смитбек, всего лишь разминка – обед планировалось подать позже. Он оживленно потер руки, наслаждаясь приятным зрелищем, и огляделся, отыскивая взглядом Нору, которая в последнюю неделю почти не появлялась дома. При мысли о других, более интимных наслаждениях, которым Смитбек собирался предаться позже, когда этот прием – и вся эта безумная неделя – наконец-то закончится, по его телу пробежал легкий трепет.

Он как раз размышлял, на какой из столов совершить набег в первую очередь, когда кто-то подошел к нему сзади и взял его под руку.