Книга о друзьях

Несколько дней назад я отпраздновал свой восемьдесят шестой день рождения. Я думал, что писать теперь буду очень мало или вообще не буду. Однако два никак не связанных между собой случая, кажется, чреваты тем, что я могу изменить свое решение и отложить ненадолго конец карьеры, по крайней мере на еще одну книгу. Первый фактор — это исчезновение огромного холста с акварелью, который лежал на пианино. Он валялся там несколько недель, и вдруг его не стало. На нем были на скорую руку нацарапаны имена всех женщин, которые сыграли какую-либо роль в моей жизни. Я помню, как велел своему сыну Тони, который случайно наткнулся на этот реестр, приглядеть за ним. Разумеется, у меня тогда и в мыслях не было написать обо всех этих дамах.

Второй фактор — замечание Сименона в его книге «Я вспоминаю»: «К сожалению, я был не писателем, а романистом, а быть романистом — это скорее больно, чем приятно». Эта фраза засела у меня в голове. Я задался вопросом: а к какой бы категории я отнес себя? И тут же заключил, что я совершенно точно не романист: хорошо это или плохо, но с самого начала я думал о себе как о писателе, причем об очень значимом. Особого пристрастия к беллетристике я никогда не питал, хотя многие читатели могут углядеть ее отголоски в моих произведениях. Честно говоря, я и сам затрудняюсь дать своему творчеству определенное наименование.

Но вернемся к женщинам, чьими именами я украсил холст. Не знаю, в чем дело, однако теперь меня будто что-то подгоняет написать о них. Я не обещаю использовать их настоящие имена, не обещаю также правды и ничего, кроме правды. Я предпочитаю думать о них одним из удачных заголовков Пруста — «Les jeunes filles en fleur». Скот Монкриф, переводчик Пруста, перевел это как «Под сенью девушек в цвету» — по-моему, гениально.

Главное желание, заставляющее меня взяться за книгу об этих женщинах, — это стремление воскресить атмосферу тех лет, когда они жили. Я вовсе не собираюсь излагать здесь их биографии — я хочу ухватить самую их сущность, их аромат. Я также не претендую на то, что со всеми ими я спал. В этом Сименон, кажется, уже побил все рекорды. Хотя я всегда подчеркивал сексуальный элемент в отношениях с женщинами, хочу заявить, что во всех моих знакомых дамах было гораздо больше замечательных качеств и черт, чем те, которые я выбрал для своих описаний. Женщина как сюжет-неисчерпаема! Впрочем, скептик может возразить — как и все остальное. Однако, по моему скромному убеждению, женщина не исчерпывается даже теми бесконечными признаками пола, которые бросаются в глаза.

Полина

Я познакомился с Полиной, когда давал уроки музыки, и она стала моей первой любовницей. Я обучал дочку ее подруги игре на фортепьяно — за тридцать пять центов в час — и был все еще безумно влюблен в Кору Сьюард. Я подрабатывал уроками музыки, чтобы скрасить впечатление от жалкой зарплаты клерка в цементной компании «Атлас-портленд». По пути домой после урока я обычно останавливался у лотка с мороженым и съедал две банановые шоколадки, которые обходились мне в тридцать центов, а оставшуюся монетку нередко швырял в канаву из отвращения к самому себе. Мне было легче запустить руку в мамин кошелек на следующее утро. Так что вы видите, насколько мне не хватало чувства реальности.

Но вернемся к Полине: она обычно сидела на стуле, неподалеку от пианино, — всегда чрезвычайно ухоженная, с красивой прической и милой улыбкой на лице, словно собиралась в театр или на концерт. Ее подруга, мама девочки, с которой я занимался, наоборот, совершенно не заботилась о своей внешности и макияже. Сложно сказать, почему столь разные женщины так сдружились.

Начнем с того, что Полина была родом из маленького городка в Виргинии и говорила с приятным южным акцентом. Луиза, ее подруга, могла с одинаковым успехом родиться где угодно. У нее снимал комнату один негр, который вскоре стал ее любовником. Я был знаком с ним — он заправлял ремонтной мастерской, куда я отвозил свой велик на починку. Однако о его отношениях с Луизой я не знал, пока Полина не просветила меня на этот счет.

Полина стала звать меня Гарри, поскольку имя «Генри» казалось ей невыразительным. Надо сказать, что в объятия друг друга мы пали далеко не сразу. На самом деле я вроде бы склонялся скорее к ее подруге, похотливой суке, которая с трудом дожидалась конца занятия, чтобы броситься мне на шею.

Обеим было за тридцать, мне же — восемнадцать. Позже я узнал, что Луиза была больна сифилисом, и это знание помогало мне выдерживать ее натиск.