Книга о шпионах для пытливых умов

Я познакомился с Кенгерли в январе 1990 года. В Азербайджане тогда сложилась крайне сложная обстановка. Межнациональные столкновения между армянами и азербайджанцами, начавшиеся в 1987 году в Кафане, городе на юге Армении, в 1988 году приняли особенно ожесточенный характер в Нагорном Карабахе. В Азербайджане начались протесты; демонстрации возглавляли оппозиционеры из Народного фронта. В последние дни декабря толпы сторонников НФ смели укрепления на советско-иранской границе, потребовав «объединения» с азербайджанцами Ирана[357]

, а затем взяли под контроль Джалильабад и Ленкорань. 9 января власти Армянской ССР объявили, что в бюджет республики на наступивший год включен Нагорный Карабах. В ответ на это 12 января Народный фронт призвал к восстанию против советской власти и армян. 13 января начались погромы в армянских кварталах Баку (причастность к которым, впрочем, Народный фронт отрицал), приведшие к гибели 90 человек. Правительство Азербайджана потеряло контроль над ситуацией. По городу распространялись слухи о скором вмешательстве армии; поэтому НФ начал возводить на въездах в Баку и вокруг площади Ленина, где проходили массовые митинги (в 1991 году она будет переименована в площадь Свободы), баррикады из грузовиков и автобусов. 19 января Горбачев по предложению министра обороны Дмитрия Язова объявил в Азербайджане чрезвычайное положение, и в Баку вошли войска. За два дня восстание было подавлено, но обошлось это в более чем в 130 убитых и сотни раненых. Азербайджанский народ назвал эти события Черным январем.

Через несколько месяцев Язов примет участие в попытке свергнуть Горбачева. За это его будут судить, и одним из предъявленных маршалу обвинений будет подготовка событий Черного января. Горбачев несколько лет спустя признает введение чрезвычайного положения в Азербайджане своей «самой большой политической ошибкой» и официально попросит у народа Азербайджана прощения.

В те самые дни 1989 года Всемирная служба Би-Би-Си обратилась к своему анкарскому бюро, корреспондентом которого я тогда работал, с важной просьбой. Корреспонденты Би-Би-Си в Москве не могли ни выехать из города, ни получить сведения от кого-либо, кроме официальных источников. Нельзя ли как-нибудь установить контакты с Баку, чтобы иметь также и неофициальные источники информации? Я поспрашивал своих знакомых в спецслужбах, и один из них назвал мне имя Кенгерли. Благодаря ему мы смогли сделать несколько телефонных интервью (иногда на это уходило несколько дней, потому что связь то и дело обрывалась), в том числе и с лидером Народного фронта, историком Абульфазом Эльчибеем. При контактах с азербайджанской оппозицией имя Кенгерли было словно ключом, способным открыть очень многие двери.

Он и пригласил меня на встречу в особняке на улице Бестекяр – как журналиста, бывшего свидетелем тех событий (хотя и наблюдавшего их из Анкары).

Пост председателя Общества охраны исторических памятников был важен для Мехмета Кенгерли в основном потому, что давал официальную возможность встречаться с представителями турецких властей. Вообще-то, он был еще и врачом, много лет работал в министерстве здравоохранения Турции, внес вклад в разработку нововведений в области охраны здоровья рабочих. Но главным в жизни для него было способствовать обретению Азербайджаном независимости и приходу к власти в нем национальной оппозиции (в том числе и НФ). Сам он был одним из высокопоставленных руководителей (и представителем в Турции) Азербайджанского национального центра – организации, объединявшей разные направления этой оппозиции. Иногда Кенгерли называли «главой азербайджанского правительства в изгнании», но он отвечал на это так: «Нет, я всего лишь рядовой». Кроме того, Кенгерли был членом Центрального комитета партии Мусават, ведшей подпольную деятельность в Азербайджане.